Девятая жизнь Луи Дракса

– Мы встретили в «Диснейленде» одну семью, – говорю я. – И Пап'a знал ту тетеньку.

Она пьет эти таблетки. Я видела, как она вытаскивала их из ящика с косметикой и запивала водой. У нее там целая куча всяких лекарств – донормил, ароматическое масло «Ночная Примула» и тра-ля-ля. Если мальчик будет пить такие лекарства, у него вырастет грудь, потому что Жирный Перес говорит, что в них содержится гормон, который называется женским. И у тебя будет изменение пола, про него показывают по телевизору. Я видел такую передачу: можно превратиться в девушку, и тогда не будешь насильником. Платишь пятьдесят тысяч евро, и тебе отрезают член.

– Расскажи мне про эту семью, Луи, – говорит Маман. Ледяным Тоном – это Пап'a так его называет. Ледяной звяк. – Это что еще за тетенька?

Пап'a встает из-за стола и начинает выгружать посудомоечную машину, расставляет тарелки в буфете.

– У этой тетеньки две китайские дочки, и они все время хихикают. Они приемные дети. А малыш не приемный, у него дурацкая шапка с ушами, как у зайца.

– Это Моя бывшая сослуживица, – говорит Пап'a, вынимая ножи и вилки. – Из «Эр Франс».

Он гремит тарелками.

– Из какого отдела?

– Ээ. Из отдела кадров.

– Симпатичная? – спрашивает Маман.

Она говорит мне, а сама странно так смотрит на Пап'a.

Но он стоит к ней спиной и гремит тарелками, а сам, наверное, думает: ледяной звяк.

– Да, очень симпатичная. Но нам было пора уходить. Пана сказал, что пора. А было не пора. Я еще даже не хотел есть, но он повел меня в ресторан, который назывался «Мехико».

– Понятно, – говорит Маман. – Значит, «Мехико».

Она продолжает глядеть на Пап'a, но он рассматривает стаканы, вымыты или нет.

– Лу-Лу, пойди посмотри мультфильмы, – говорит Пап'a и смотрит на меня грустными глазами. Если бы он не был сильным, даже почти Машиной-Убийцей, я бы мог даже подумать, что он трус.

Не знаю, зачем я рассказал Маман про эту тетеньку. Я ведь не говорил, что за тетенька и что ее звали Катрин, и даже не сказал, что Пап'a был на ней женат. Но, наверное, Маман догадывается, потому что сейчас они будут ссориться. Я смотрю «Мадлин», [35]а Маман орет на Пап'a, а он пытается ее успокоить.

– Ведь это была она, так? Ты меня обманул! Зачем ты врешь? – вопит Маман. – Господи, почему ты не можешь сказать правду?

Пап'a что-то тихо отвечает, так тихо, что я не могу расслышать.

– Ты собираешься с ней встретиться, так? Будешь ползать перед ней на коленях. Давай, пожалуйста, если тебе так хочется. Ты нам с Луи не нужен.

Пап'a снова что-то тихо говорит, успокаивает Маман, а потом я слышу обрывки ее фраз: Раз ты так угрызаешься. Ребенок. Ты не посмеешь. И зачемя только. Нужно было дать вам волю. Сердце кровью обливается. Сделала бы тебя счастливым. Придется смириться. Меня не за что винить. Это твоя ошибка, а не моя.

Все это я рассказал Густаву, а Густав молчит. Никогда не знаешь, сможет Густав говорить или будет кашлять и кашлять, до тошноты, пока водорослями не вырвет. Но на этот раз ничего такого. Он даже не шевельнулся. Он плохо себя чувствовал, больше крови, чем обычно: ярко-красная кровь, она сочилась через бинты. Я подумал, что, наверное, он плачет под своими бинтами. А я вам говорил, что у Густава голова забинтованная, как у мумии? И что у него нет лица? И что он живет у меня в голове?

Густаву все хуже. Он говорит, что однажды застрял в одном темном месте. Он очень хотел есть, но еды не было, да и все равно у Густава не было рта, потому что его отъели. Кровь сочится из-под бинтов и течет по его шее алым ручейком. Там, под бинтами, Густав умирает.

– Расскажи мне дальше, мой маленький джентльмен, – говорит Густав. – Расскажи, пока я не умер.

И тогда я рассказываю ему про грязный секрет Жирного Переса.

Однажды я снова прихожу в его гадкую квартиру в Gratte-Ciel. Перес идет в свою гейскую кухню, чтобы налить мне колы, потому что я всегда требую колы: я отказываюсь общатьсябез колы, или иногда я еще хочу сладкого. Пока Переса нет, я роюсь в его комнате в надежде найти что-нибудь новенькое. Выдвигаю ящики комода, заглядываю за диванные подушки, потому что туда может закатиться монета, а однажды я нашел бумажку в десять евро, или еще батарейки 3-А – и все это можно слямзить, он никогда не замечает. На этот раз я нашел большую штуку, особенную. Бинокль.

Здоровско.

Я навожу бинокль на окно, кручу колесико, чтобы получилось четко. На улице идет снег: снежные хлопья летают, словно кто-то порвал белую бумагу и выкинул обрывки. Мне интересно, откуда раздается эта музыка, потому что когда я играю в Ничего Не Говори, я слышу, как грохочет музыка и женский голос кричит: «раз, два, три, сжимайте ягодицы, девочки, ведь мы же хотим, чтобы у нас были крепкие попы?»

Жирный Перес вносит в комнату свое монстрообразное тело, и еще он принес мне колу.

– Чем ты тут занимаешься, Луи?