Девятая жизнь Луи Дракса

Потом мне вернули вещи, и я тут же проверил сотовый телефон. Два голосовых сообщения. Первое – от Софи. Тон официозный. Она не понимает, что творится, но считает, что имеет право знать, при чем тут полиция. Я должен перезвонить девочкам и рассказать все, что ей необходимо услышать. Потом звонила Натали. Я даже не узнал ее голос. Натали была в гневе и плакала. Я чокнутый. Как я посмел. Она мне так верила. Когда пришло письмо, она позвонила мне. А оказывается, это я его написал. Я еще ненормальнее, чем Пьер.

Я тут же перезвонил Натали, но она не ответила, и я наговорил длинное, сумбурное сообщение, пытался рассказать про лунатизм, про беседу с Пересом, и как мне жалко ее, и как я хочу ей помочь, и еще мне важно, чтобы она поняла: я не чокнутый, а все дело в Луи, Луи, который хочется достучаться до нее, до нас обоих… и как я скучаю без нее. Скучаю, скучаю бесконечно. Я и сам не понимаю, что со мной происходит, я пытался не думать о ней, но… В конце концов я сам ужаснулся этой невнятице, ужаснулся безнадежности, и отключился. Господи, что я делаю?

Потом я поехал в больницу и потихоньку сунул кассеты в ящик. Из персонала в палате была только медсестра Марианна, она сказала, что в конференц-зале срочное совещание. Завидев меня, Воден нахмурился: явно не ожидал меня увидеть. Воден рассказывал персоналу о рекомендациях пожарной службы по поводу завтрашней эвакуации в том случае, если ветер не переменится. В зале роптали. Это мера предосторожности, сказал Воден. Но, если учесть прогноз погоды, обещающий сильные ветра…

После совещания Воден отвел меня в сторону и заявил, что, независимо от решения полиции, настаивает на моем отпуске прямо с сегодняшнего дня. У тебя кризис, заявил Воден, и тебе лучше не приближаться к больным. Сделай паузу, разберись в себе, сказал Воден. Он знает в Каннах хорошего психоаналитика… Воден написал на листке адрес и телефон и сунул мне в руку.

– Езжай, Паскаль, – сказал он. – Я бы с удовольствием с тобой не расставался, честное слово. Но ты сейчас не справляешься. Вернешься, когда придешь в себя.

– А как же эвакуация?

– Справимся и без тебя.

Перед уходом я заглянул к Луи. Он лежал неподвижно, только грудь тихо вздымалась. Бледное лицо – восковое в солнечном свете – пусто. Хуже, чем пусто: в нем читалось полное и безоговорочное отсутствие. Ясно, что никто бы мне не поверил. Кроме Жаклин, Переса и, может быть, Натали. Хоть она и наговорила по телефону много гневных слов, у меня оставалась надежда. Натали знала сына как никто. Она знала, на что способен Луи. Может, он действительно умер,говорила она. А потом вернулся к нам ангелом. Ведь такое может быть?

Уж она-то в глубине души знала, что задумал ее сын? Где сейчас Натали? Наверное, ее допрашивают, заставляют пережить заново кошмар на горе, перестроить его с учетом смерти мужа. Я лично был уверен, что Пьер покончил с собой. Ни один нормальный человек после такого не захочет жить. Я представлял, как обращается с Натали детектив Шарвийфор. Добивает ее одними и теми же вопросами. А Натали то плачет, то огрызается. Совершенно одна. Меня и близко к ней не подпустят, я знаю. Я не хотел снова звонить и оставлять сообщение. Может, лучше написать письмо. Но прежде нужно сделать кое-что важное, пока еще есть возможность.

Я поехал в Ниццу и оттуда самолетом долетел до Клермон-Феррана. Там я взял напрокат машину и отправился по знакомому маршруту к увядающей древней красе Виши – в Мекку для умирающих, недолеченных и ипохондриков. В Виши направилась после выписки из «Clinique de l'Horizon» Лавиния – прожила здесь три месяца, приходила в себя среди изнеженных больных обитателей. Я регулярно навещал Лавинию и хорошо изучил город.

Я знал, где найти детектива Шарвийфор; наверняка она еще в морге при центральной больнице, и мадам Дракс, вероятно, с ней. Но сначала мне предстояла другая встреча. Через час я уже шагал по городу. Здесь было прохладней, чем в Провансе, но солнечный свет выстреливал с каждой стены и из каждого стекла. Виши прекрасен своей грустной прелестью. Я всегда любил его изысканную белизну, архитектуру бодрящегося модерна, ветерок, что доносит привкус курортных вод, благоухание древности. По мобильному я дозвонился до Мёнье. Услышав мой голос, он тяжело вздохнул:

– Я так и знал, что ты будешь меня искать.

– Я хотел бы с тобой поговорить. Нет, я на этом настаиваю.

– Только не в больнице.

– Почему?

– Не надо этого, – сухо произнес Филипп. – Давай лучше я подойду в «Hall de Sources». A ты пока попей водичку, купи газету, я приеду минут через десять.

Я прошел в стеклянный павильон с источниками, где воняло серой. Я заплатил за вход и присел среди сирых и убогих, попивающих теплую гадкую водичку – кто из пластиковых стаканчиков, кто из собственных фарфоровых кружек. Некоторые наполняли термосы. В распаренном воздухе кишела настоящая и воображаемая инфекция.