Девятая жизнь Луи Дракса

– И что за пациента вам привезли? Ты его так ждал, – говорит Софи наутро за завтраком. Мы сидим на балконе. Невыносимо жарко, однако небо затянуто, и облака низко нависают на горизонте. Как всегда, на столе перед Софи – груда книг, которая вот-вот грозит обвалиться. Кьеркегор, Джон Ле Kappe, Маркес, томик Пруста, новый Александр Жарден, а также «L'Internet et Vous».[38] Софи у меня всеядная.

– Его зовут Луи Дракс. Ему девять лет. Персистирующее вегетативное состояние. Ты не можешь достать для меня книжку «Les Animaux: leur vie extraordinaire»? Одна из любимых книжек Луи, хочу почитать ему вслух.

– Мать с ним? – спрашивает Софи, подливая мне кофе.

– Мадам Дракс? Конечно. Она же мать.

– Бедствует? – Софи щурится, я злюсь и возвожу очи горе.

– Не очень.

– Замужем? – Допрос продолжается. Софи кладет себе сахар, а мне добавляет молока.

– Мужа рядом нет.

– Почему?

– Потому что он скрывается от полиции.

Один – ноль в мою пользу: этого Софи уж никак не ожидала. Она ощупывает корешок Пруста и смотрит вдаль на сосновый бор, словно ищет там следующий вопрос. Я преспокойно пью свой кофе, пока чайка не наведывается на балкон за хлебными крошками. Я прогоняю ее газетой.

– Ну? Не хочешь рассказать, что он натворил? – интересуется Софи.

Я не торопясь делаю два глотка.

– Говорят, он столкнул сына с обрыва. Хотел его убить.

Ага. Софи перестала улыбаться. Но это ненадолго. Такие укольчики ей нипочем.

– В Оверни? Я, кажется, читала в газетах. Был объявлен розыск.

– Его до сих пор не нашли. В больнице пришлось усилить охрану.

– Понятно, – говорит Софи и тянется за круассаном. – Значит, одинокая трагическая женщина.

Тут я вздыхаю, складываю газету и поднимаюсь.

– Ей просто нужна моя помощь, – резко отвечаю я.

– Также известная как твой комплекс спасителя.

Эта ее последняя реплика – комплекс спасителя – ужасно меня взбесила. Я не раз внутренне кипел от одной мысли – которую Софи и подразумевала, – что сочувствие есть некая слабость или извращение. Всё ведь наоборот, правда? Кто устоит, кто не поддержит человека, если тот безмолвно молит о помощи?

Но Софи больше не вспоминала про инцидент с годовщиной и позже заметила вполне миролюбиво, что возьмет в библиотеке «Les Animaux, leur vie éxtraordinaire», если найдет. Софи всегда одобряла мое чтение пациентам и обеспечила мне в больнице богатое собрание аудиокниг. Я же тем временем отметил, что Софи очень красиво устроила цветы – гигантский букет цинний – в холле, в самой большой вазе.

Следующий день выдался жаркий, но воздух был легок и странно наэлектризован. Даже чайки, видимо, это уловили – кричали пронзительнее и гортаннее, заглушая гудение трассы в долине. В смутном возбуждении я шел на работу через оливковую рощу. До полудня я писал лионский доклад, затем мы с Ги Воденом отправились в столовую обедать. Ги только и говорил, что об эвакуации, и все порывался изложить мне план, прежде чем обсуждать с пожарными службами, все ли у нас готово. И хотя он жаловался на судьбу, я видел, что частица его – та же, что любила управлять больницей, – наслаждалась рисованием планов. Ги уставился на меня своим синим взглядом из-под мохнатых бровей.

– Эта история с Драксом, – сказал он. – Так не хочется усиливать охрану – только этого нам не хватало. Как тебе детективша?

– Слишком много курит. Мы сгорим если не от лесных пожаров, то от ее сигарет наверняка.

Ги улыбнулся:

– Такая молоденькая. И знаешь… – Он таинственно понизил голос: – Мне кажется, она лесбиянка. Они, знаешь ли, часто бывают лесбиянками.

Я не сдержал улыбку.

В нашей больнице хорошо едят все – сотрудники, пациенты и посетители. Съев тарелку копченого лосося, ризотто с грибами и кусок сливового clafoutis,[39] я готов был сесть в свое кресло на колесиках и пообщаться с Луи. Люблю эти блаженные минуты. Я провел ладонью по холодному лбу мальчика и в который раз удивился: мои коматозные подопечные меня успокаивают. Я лечу их, а они меня. Где-то в глубине души я понимал, что тянусь к Луи из-за его матери, но эту мысль я спрятал поглубже.

– Можешь звать меня просто Паскаль, – сказал я. – Или доктор Даннаше, если тебе так больше нравится. Луи, ты в коме. Это как сон, только глубже. Это волшебная страна. Но мы не хотим, чтобы ты остался в ней навсегда. У меня, знаешь ли, немало теорий насчет твоей комы. И насчет комы Изабель, и Кевина, и других. Я думаю, некоторые остаются в коме, потому что не хотят просыпаться. Боятся того, что увидят. Или вспомнят. И поэтому спят дальше. Может быть, они просыпаются, лишь когда им достает мужества. Но ведь мир прекрасен, Луи. Тут столько всего удивительного. Я бы с радостью отвез тебя в Париж, показал бы тебе одну штуку, я про нее читал. Гигантский заспиртованный кальмар, пятнадцать метров. По латыни называется architeuthis.