Девятая жизнь Луи Дракса

– Потому что я ее уже слышал. Странная Тайна Луи Дракса, удивительного мальчика Тридцать Три Несчастья, тра-ля-ля. Придумай что-нибудь поинтереснее, чтобы не отстой.

– Ладно. Жили-были на свете две принцессы.

– Не хочу про принцесс. Хочу про летучих мышей.

– Ладно. Про летучих мышей. Жили-были на свете две летучие мыши. Нет, три. Три летучие мыши, одна мужчина и две женщины. Одна летучая мышь была хохотушкой, а другая без конца плакала, а мышь, который он, должен был выбрать одну из них.

– Чтобы совокупляться?

– Да. Ну вот он и выбрал хохотушку, а потом подумал: что это я? Ему было жаль мыши-плаксы. Он решил, что она больше в нем нуждается. Он думал, если ее крепко любить, она перестанет плакать. Но ошибся.

– А почему она плакала?

– Потому что так люди ее жалели, и ей это нравилось больше, чем всякие интересные истории, веселые шутки или даже любовь.

– И что с ней потом случилось?

– Она осталась одна.

– А мышь-хохотушка?

– Она влюбилась в другого летучего мыша, у них родились три мышонка, и они зажили счастливо.

– А что случилось с первым мышом?

Но Густав ничего не отвечает, потому что, я так понимаю, эта его история – она все равно отстойная, – уже закончилась. Наверное, и Густав знает, что она отстойная, и знает, что я думаю, что она отстойная, потому что почти все истории про любовь отстойные, даже про любовь летучих мышей. И вот мы сидим в холодной пещере, похожей на жуткий череп, и я держу Густава за руку, а она сплошные косточки, но мне все равно тепло, и это как пламень шипит в груди или как искры от кучи сосновых шишек в лесу, потому что можно любить кого-то, даже если он умер, и они вас тоже любят, – вот что я сейчас понял.

– Мне скоро придется уйти, мой маленький джентльмен, – говорит он. – Скоро похороны.

* * *

Мы приехали в больницу. Я проводил Люсиль в палату к Луи, а сам отправился в кабинет, позвонил Жаклин и попросил ее зайти. Ноэль уже отправилась домой. В ожидании Жаклин я набрал Монпелье, понадеявшись услышать Софи, но сработал автоответчик. Не зная, что сказать, я замялся и повесил трубку. Понимая, что струсил, я перезвонил и оставил совсем короткое сообщение:

– Софи, это Паскаль. Нам нужно поговорить.

Затем в смятении полил карликовые деревца. Такие неприкаянные, совсем запылились. Я протер тряпочкой листья, опрыскал деревья водой, и вдруг поймал себя на мысли, что мне плевать, выживут они или погибнут. Жаклин постучала в дверь, вошла и сообщила, что я ужасно выгляжу и вообще меня тут быть не должно.

– А где я должен быть?

– В Монпелье с Софи, – быстро нашлась Жаклин. – Вы ей дозвонились?

– Я не знаю, что ей сказать. Жаклин, я запутался.

Жаклин молча похлопала меня по руке, и в этом жесте было столько человеческой теплоты, что я чуть не разрыдался сию же секунду. Не разрыдался, впрочем. Но мучительным усилием воли заставил себя рассказать Жаклин о своей поездке в Виши и о том, что поведали мне Филипп Мёнье и Люсиль Дракс. У меня сердце обливалось кровью, когда я излагал ей суть своих терзаний: я боюсь, что Натали Дракс, женщина, которую я люблю, скорее всего, причиняла вред своему сыну. «Скорее всего, причиняла вред» – мне стало паршиво, едва я это произнес, но на Жаклин эти слова подействовали иначе. И мгновенно:

– Скорее всего? Паскаль, да вы что? Это значит, она его чуть не убила.

Я никогда не видел злую Жаклин. У нее искривился рот, и поначалу я решил, что она сейчас расплачется. Впрочем, я и плачущей никогда ее не видел. Жаклин отошла к окну и отвернулась.

– Это не все, – выдавил я. – Люсиль Дракс думает, что это Натали убила Пьера. – Я натянуто рассмеялся: мол, вот ведь какая нелепица. Но прозвучало нарочито.

– Она всегда была какая-то странная, – проговорила Жаклин, словно сама себе. – Не хотела общаться. Джессика Фавро считала, что Натали решила, будто у нее монополия на горе. Наверное, она просто боялась, что мы ее раскусим. Но такое нам и в голову не могло прийти. С чего бы?

– Шарвийфор в самом начале об этом говорила, – сказал я, медленно припоминая. – Когда мы были у Водена. Помнишь, она сказала, что Луи мог травмировать кто-то из родителей.

– А мы не хотели верить, что это она, – сказала Жаклин, не оборачиваясь. По ее голосу я понял, что она злится на себя. – Все указывало на ее мужа. И мы верили Натали, потому что нам так было удобнее.

А теперь нам приходится разворачиваться на сто восемьдесят. Жаклин обернулась, глаза ее блестели. Ясное дело, она вспомнила своего Поля.

– Допустим, Натали по-прежнему будет нам врать, что не трогала сына и не убивала Пьера… Как нам быть? Господи, что же нам делать, Паскаль?

Я уставился на френологическую карту, заблудившись в отделах мозга. Где потихоньку, из ниоткуда, мне явилась очень ясная и очень простая идея.