Девятнадцать писем (СИ)

Бродя по торговым рядам в поисках подарка для Оли, он представлял, как после отъезда Элеоноры Никодимовны они будут часто видеться, а может, быть даже жить у него, или у нее, и как, целый день проработав над рассказом, он будет встречать с ужином усталую Олю, которая теперь до вечера пропадала в своем банке.

В молодости Дмитрий был недолго и очень неудачно женат, позже несколько раз влюблялся, но дальше короткого романа дело не шло. Жить всю жизнь с одной женщиной он не собирался, семья была ему не нужна, и все отношения он затевал ради временного подъема чувств в начале романа, а последние годы просто ради развлекательного совместного времяпрепровождения. Оставаясь на высоте в главных по его мнению областях жизни, то есть, будучи хорошим товарищем и отличным работником, в самой темной ее области он путался и видел свой долг в честном следовании выбранной линии. Линия состояла в том, что он не морочил голову женщинам признаниями и обещаниями и восполнял недостаток любви тем, что называл «человеческим» отношением, то есть мелкой заботой и вниманием.

Но, предполагая в будущем появление теоретической спутницы, обладающей полным набором физических и душевных достоинств, он все сколько-нибудь серьезные отношения считал отклонением от пути к этой замечательной незнакомке, поэтому реальные женщины, чаще обладавшие лишь одним каким-то достоинством, вызывали тайную досаду, и отношения, в которые он все равно продолжал вступать, были изнутри отравлены этой досадой и боязнью ответственности. Хорошо понимая, что дело в привычке, которая может многое простить и поглотить, он не позволял себе расслабляться, сознательно культивировал в душе некий холодок и был твердо уверен в существовании достаточного запаса времени для подобных маневров. Все, что ему нужно было от Оли — встретить ее с цветами, подарить часики, погулять по живописному району города, испытывая простое, но понятное удовольствие от присутствия красивой девушки под боком, и завершив вечер у него дома, заснуть с ощущением с толком проведенного времени.

Олю он знал давно, но близко они познакомились в прошлом году, оказавшись в одних гостях. У Дмитрия была разрублена рука, и через несколько дней Оля, раздобыв его телефон, позвонила с предложением постирать рубашку. Ее внешность, покладистость и постоянно хорошее настроение не могли не устраивать Дмитрия. Его смущало ее упорное неуменье краситься и одеваться, но за год с ней что-то произошло и теперь ее работа над своей внешностью вызывала у Дмитрия одобрительное восхищенье.

Его раздражала ее привычка хихикать в транспорте над сидящим напротив пассажиром или манера очень долго и подробно пересказывать какое-нибудь малопримечательное происшествие, но он был ей от души благодарен за привезенный в двенадцать часов ночи домашний пирог, и уважал пыл, с каким она однажды вступилась за вытащенного в невменяемом состоянии из-под поезда неудачливого самоубийцу, которого смертным боем колотил разъяренный машинист.

Оля вдруг начала учить английский язык и по совету кого-то с работы взялась с необыкновенной серьезностью переводить тексты популярных песен. Несоответствие этой серьезности пустым и примитивным текстам доводило Дмитрия до полушутливого бешенства, тем более, что единственное достоинство подобных песен он находил в непонятности для русского слушателя их содержания.

Вечера напролет крутя в тайге приемник, Дмитрий поневоле разбирался в такого рода музыке, а для Оли эта музыка была частью жизни, и в прошлом году они то и дело спорили о какой-нибудь певице, восхищавшей Олю храбрым размахом своей карьеры, и раздражавшей Дмитрия не столько пошлостью слов и мелодической ничтожностью исполняемых песен, сколько лицемерием, с каким певица оказывалась в интервью умной, тонкой и образованной женщиной. Оля была спокойна и не понимала, почему надо беситься по такому жалкому поводу, как глупые, но почему-то «всех устраивающие» тексты, но в конце концов тоже выходила из себя, говорила дерзости, и после таких препирательств пропадала всякая охота к ней прикасаться, целовать ее, что при Олиной исключительной аппетитности и скоротечности вечера было чрезвычайно досадно. В этом году он был умнее и, все больше чувствуя в ее характере некий крепкий стерженек, старался не вступать с Олей в споры, тем более что в остальном она была вполне мила, да и жениться он на ней не собирался.