Девятнадцать стражей

– Успокойся, шкипер. Прежде всего, не я его выбрал, а он остановил меня сам, на причале, за четверть часа до того, как мы собирались уходить из Ниэмара пустыми. И, раз уж на то пошло, не стоило бы тебе забывать о том, что слухи расходятся быстро. Уже ни для кого не тайна, что на границе Симмера и Изумрудных островов опять полыхает пожар, и туда по доброй воле сунется только ненормальный. На меня смотрели косо, когда я говорил, что мы идем в Облачный город через Симмер… Пора заняться чем-то другим, дружище Карион. Ты ведь меня понимаешь?

– Ну да, понимаю. Жаль… это было очень прибыльное дело.

– И мы неплохо на нем заработали, хвала Шторму.

– Ты прав.

– Я всегда прав. Главное теперь, чтобы наш юный друг не догадался, что к чему, пока мы не прибудем в Диннат. Ты уж позаботься, чтобы «Роза» не выдала себя и нас, а то может случиться беда – если она почует водогляда на борту, когда мы будем посреди открытого моря, придется пойти на крайние меры.

– Об этом можешь не беспокоиться. Мне еще ни разу не приходилось выбрасывать за борт товар… особенно тот, который можно продать втридорога.

Шкипер «Розы ветров» и его помощник были похожи друг на друга почти как братья – оба низенькие, лысеющие, с широкими плечами и сильными ручищами. Еще они оказались немногословны – и, как Глинн вскоре убедился, вся команда состояла из угрюмых молчунов. Его это не удивило, он помнил с юных лет, по рассказам отца и братьев, что навигатор всегда подбирает людей, с которыми у него много общего, и потому команды рыбокораблей, как правило, очень дружны и работают слаженно, словно краффтеровские механизмы. Он как-то задумался о том, что будет, если навигатором фрегата станет по-настоящему плохой человек, но история с Ройсом и «Хохотуньей» приключилась раньше, чем нашелся повод с кем-то об этом поговорить.

Он обрадовался, когда Катри, безмолвно посовещавшись со своим капитаном, позволил ему взойти на борт «Розы ветров», но в глубине души все еще не верил в удачу – ведь водогляды вызывали неприязнь, в первую очередь, у самих кораблей, а не у их экипажей, состоявших из людей или магусов. Все сомнения оказались напрасными: «Роза ветров» не обратила на гостя никакого внимания, как будто его не существовало. Он поднялся по трапу, и ничего не случилось; он поздоровался с капитаном, удостоился хмурого кивка, и опять ничего не случилось; молодой рыжий матрос со сломанным носом провел его в кубрик и указал на одну из коек… и снова ничего особенного не произошло. Когда он плыл в Ниэмар, все было совсем иначе, и каждый день на борту мог оказаться последним днем его жизни, потому что фрегат никак не желал смириться с его присутствием.

Рыжий матрос ушел, а Глинн, оставшись в одиночестве, без сил рухнул прямо на палубу и схватился руками за голову.

В недрах рыбокорабля что-то дрогнуло. «Роза ветров» отчаливала. Она покидала Ниэмар, и он уходил вместе с ней – бросался в погоню за новой мечтой, на этот раз еще более безумной, чем учеба в самом знаменитом университете Десяти тысяч островов. Только теперь ему и впрямь не на кого рассчитывать, кроме самого себя. В далеком Альтимее он будет чужаком, без знакомых, друзей и, по всей вероятности, без денег; чтобы нанять даже самую маленькую лодку для путешествия к одному из островов, расположенных по соседству, ему придется долго работать, откладывая каждый грош. В его душе боролись страх и восторг, но страх постепенно проигрывал. Одуряющий воздух свободы кружил ему голову, и он это понимал, но даже не пытался сопротивляться.

Потянулись длинные дни, которые нечем было заполнить. Хотя «Роза ветров» перевозила не пассажиров, а грузы – он видел в трюме загадочные и, похоже, довольно тяжелые ящики, но понятия не имел, что в них, – матросы вели себя с ним уважительно и отстраненно. Глинн был здесь чужим, как и в Ниэмаре, среди отпрысков богатых и знаменитых семейств, но это не очень-то его задевало, потому что в Облачном городе, дней этак через двадцать, им с «Розой ветров» предстояло расстаться навсегда.

Первое время он бездельничал: много спал – Эльга-Заступница ни разу ему не приснилась, и это было хорошо, – предавался размышлениям о Жемчужной гавани, Старом и Новом Альтимее и землетрясении, изменившем столь многое, о безымянном авторе письма, его подруге или, быть может, жене по имени Рильма, о фрегатах, навигаторах и водоглядах. Время тянулось густой смолой, постепенно его стало слишком много, и тогда Глинн начал думать о том, что хотел бы утопить на самом дне своей памяти, – о тех, кто остался в Ниэмаре, о Марии, ее отце и даже об Эллекене, о Лейстесе и семье, с которой, возможно, ему уже не суждено встретиться. От этих мыслей ему делалось тревожно, и он вновь начинал дрожать всем телом – как тогда, возле дома Барзи, где ему в голову впервые пришла мысль о том, что письмо незнакомца могло бы изменить всю его жизнь.