Девятный Спас

– Милый мой, спаситель мой.., Я и не чаяла, что ты настоящий… То ли святой с небес сошёл сироту защитить, то ли сон приснился… Я ведь полгода проспала и многое, чего не было, видела… Помнишь меня? Помнишь, как девочку от злого карлы спасал? Ведь я это, Василиска, княжна Милославская!

И принялась рассказывать – сначала сбивчиво, потом понятней.

Если Митьша и испытал потрясение, то лишь от её объятий и поцелуев, бросавших его из холода в жар и обратно. Известию же не изумился. Никитин всегда знал, что в жизни ничего случайного не бывает, она наполнена и стройностью, и смыслом, просто не каждый смертный способен сие прозреть. Тридцати одного года от роду рабу Божьему боярину Дмитрию выпала удача познать на себе Всевышний Промысел, невообразимо чудесный в своем неохватном совершенстве.

Разговор был чувствительный, долгий. Младший Зеркалов давно уехал в Преображенское, а Василиса всё не могла нарадоваться нежданной встрече, Никитин же вовсе потерял счёт времени.

Конец сердечной беседе положил слуга, вошедший сказать, что за господином прапорщиком прибыл служивый человек.

В воротах стояла двуколка, которую Дмитрий сразу признал. Узнал он и сидевшего в тележке человека. Это был сержант Журавлёв, которого он давеча видел издали и с которым потом столкнулся в тёмных сенях.

– Поди, наври ему, что господин прапорщик уже уехал, – велела слуге Василиса.

На что Митя не терпел всякой неправды, но в устах княжны и ложь показалась ему восхитительной.

Преображенец слугу выслушал, однако уехать не уехал. Зачем-то попёрся в дом. Челядинец из-за сержантовой спины показал: тебя, мол, барышня, видеть желает.

– Вот настырный, – недовольно молвила Василиса. – Я его быстро спроважу.

Она вышла за дверь, оставив её открытой.

– …Садом он ушёл… Да, только что. Может, догонишь ещё, – доносился до Дмитрия её раздражённый голос. – Почём мне знать, где он коня привязал?

Визгливый голосишко что-то ей втолковывал, но княжна отрезала:

– Ступай, служивый. Недосуг мне.

И Журавлёв ускрипел прочь.

– Знать, надобен я в приказе, – сказал Никитин, когда Василиса вернулась. – Поеду. Свидимся ещё.

Брови барышни были нахмурены. Поёжившись, она обронила:

– Гадкий он какой-то, Цаплин этот… Нет, он назвался «Журавлёв». И смердит от него, как от кучи навозной. Но не в том дело. Знаешь, на кого он похож? На карлу, что меня маленькую похитил и которого дядя за то убил. Усищи вот только…

При воспоминании о страшной ночи Василиса содрогнулась.

– Тот был вот такусенький, а сержант с меня ростом, – улыбнулся Дмитрий. Напуганной она ему тоже очень нравилась. – Право, пора мне. Автоном Львович огневается.

– Пускай его гневается. Скажешь – я не отпустила. О скольком ещё не говорено!

Обращенный на Митьшу взгляд был так нежен, что воля в Никитине размягчела и стала таять, как воск в лучах солнца.

– Разве что четверть часа ещё.., – пролепетал Дмитрий.

Глава 7 В колодце

Сия последия ночь – ночь вечна будет мне:

Увижу наяву, что страшно и во сне.

А.П. Сумароков

Гвардии прапорщик Попов лежал на жёсткой койке в гошпитале Святого Иоанна, что в Немецкой слободе. Члены его были вытянуты, глаза зажмурены. Притворщик изображал глубокий обморок и потому время от времени издавал прежалобные стоны – всякий раз, когда чувствовал, что в комнату кто-то зашёл.

А посмотреть на приезжего человека, расшибшегося при падении с лошади, заходили многие, особенно, когда наступило утро. Развлечений на Кукуе было не столь много, а тут какое-никакое событие.

Объявления висели во всех заметных местах с вечера, так что некоторые успели побывать в гошпитале и ночью. Алёшка сильно надеялся, что искомые персоны, тревожась о своём гонце, а более того о секретной шкатулке, примчатся первыми и долго валяться ему не придётся. Ночью в комнате горело две свечки, и в сумраке ловец мог подглядывать за вошедшими.

Вещи мнимого лейтенанта фон Мюльбаха были разложены на столе: пашпорт и подорожные бумаги, два пистолета в седельных кобурах, вынутый из ботфорта стилет, сами ботфорты, шпага, кошель и прочее, в том числе и шкатулка с бабочкой.

При расшибшемся неотлучно состоял доктор Серениус, свой человек, на тайном жалованье у Преображёнки. Ежели «раненого» опознают да заберут, он сразу даст знать, кому надо. Попов же, как сыщик опытный, должен был действовать на свой разум и страх, по обстоятельствам.

Поначалу Алексей на каждого зеваку думал: вот он, голубчик, клюнул! Особенно один ливрейный слуга, по виду из хорошего дома, вёл себя многообещающе. Долго вглядывался в лежащего, пялился на бумаги и вещи, шкатулку даже потрогал, но ушёл, так ничего и не сказав.

Ну а начиная с утра, как уже было сказано, любопытствующие потянулись сплошной вереницей.