Девятный Спас

На это у священника ответ был готов. Сам по дороге всё голову ломал и, кажется, догадался.

— В «Девятном Спасе» дело, я так думаю, — тихо сказал он, благоговейно погладив наперсный крест. — Неправедно Софья поступила, что святой образ потревожила ради суетного властолюбия. Не для семейных дрязг была Романовым ниспослана чудесная икона, а для отчизны сбережения. Покарал Спас лукавую правительницу, хворь наслал, всю силу вынул. Иной причины помыслить не могу…

Отец Викентий уже подводил беседу к должному conclusio, то есть заключению, а для того требовалось выдержать небольшую, но значительную паузу.

Однако не сведущий в тонкостях речеведения Ларион встрял с вопросом.

— Скажи, отче, почему царскую икону прозвали «Девятным Спасом»? А еще я слыхал, что Спас называют «Филаретовым». Ты не раз бывал в государевой домовой церкви, уж верно видел этот преславный образ?

— Никогда. Его обычным смертным лицезреть не положено, лишь особам царской крови да патриарху, и то лишь в особенно торжественных случаях. В прочее же время Спас пребывает затворённым.

— Как так?

— А вот слушай.

Поп не расстроился, что разговор поворотило в сторону, а даже испытал облегчение. Все-таки сильно волновался, чем закончится беседа, и обрадовался отсрочке.

— Как тебе ведомо, владыка Филарет, патриарх московский и честной родитель первого царя из Романовых, Михаила, долго томился в ляшском плену. Отправился он к полякам во главе боярского посольства, ради мира заключения, но принят был зазорно и даже посажен в темницу, где над святым отцом всяко глумились, понуждая к измене. Более же всего патриарх страдал, что отняли у него православные иконы, а на стену повесили поганую латинскую парсуну с мадонной, чтоб он той пакости молился. Из старых книг известно, что Филарет, хоть и числился наипервейшим из духовенства, был муж духом нетвёрдый и много в прежней жизни грешивший. Ещё в миру, будучи ближним боярином и царским свойственником, числился он первым московским щеголем и женским любителем. Да и потом, угодив в опалу и пострижение, немало против правды наблудил. Клобук патриарший получил из рук Тушинского Вора, звал в цари польского королевича Владислава и много ещё сотворил зазорного. Но то ли, войдя в преклонные годы, отринул суетность, то ли Господь уже заранее наметил его для великого дела, а только в польском плену вдруг стал являть Филарет несгибаемую твердость, так что все вокруг лишь диву давались. Лишь по ночам, оставшись один в своем заточении, горько плакал патриарх, вознося сухую молитву к голой стене, ибо страшился, что без иконы неоткуда ему будет черпать духовную силу. На ту пору затеяли пленители перевозить его из Литвы в Польшу, подале от русских рубежей. И вот однажды, ночью 9 мая 7119 лета, а по-польски 1611-го года — запомни эти числа, — со значением поднял палец рассказчик, — в дом, где Филарет содержался под стражей, вдруг был впущен странник. То есть это патриарх подумал, что старца к нему пропустили, а жолнеры-охранники потом уверяли, что ни перед кем дверей не отворяли и никакого странника в глаза не видывали.

Помещик весь подался вперед, его глаза были широко раскрыты, на лице появилась радостная, детская улыбка — он знал, что сейчас последует описание Божьего Чуда, и уже приготовился умилиться.

— И что сказал патриарху старец?

— А ничего. Посмотрел на возлежащего на постеле Филарета пристально, благословил крестом и так же молча удалился. Патриарх подумал, не во сне ли привиделось, но утром увидел на столе плоский деревянный короб с дверцами наподобие ставень. Открыл их — и обмер, поражённый чудесным сиянием.

— Что там было?!

— Образ Спасителя. Говорят, что взгляд иконы светоносен, и оттого её еще называют «Спас-Ясны-Очи». Именуют икону также Оконной. Не из-за ставенок, которыми обыкновенно прикрыт образ, а потому что он — Оконце, через которое русский государь лицезреет Всевышнего и получает от Него укрепление. Цари, когда в обыкновенные дни Спасу молятся, дверец не отворяют, зовется это Малой или Вседневной Молитвой. Но если на державу идет беда — война ли, мор ли, голод великий — тогда царские величества с благоговением ставенки открывают и творят Великую Молитву, сильней которой ничего на свете нет. Вот какая это икона! — со слезами на глазах воскликнул отец Викентий. — Пропади она, и станет русский царь не богоизбранником, а обычным потентатом, навроде иноземных, кого чернь может низвергнуть и даже предать казни, как было с английским королем Карлой. И не будет на Руси больше ни благочестия, ни смирения, ни мудрости, — одно бесовское метание и суетное душезабытие. Пока же икона с Романовыми, ни им, ни всей нашей земле страшиться нечего. А Софья, бесстыдница, вздумала святыню в управу на брата волочь! У нее, греховодницы, на что расчет был? У кого из Романовых в руках икона, тому все прочие особы царского рода противиться не смеют.

— А если икона у патриарха?