Девятое имя Кардинены

— Дурочка и безумная. Они понимают, что для них нет исхода, злобны и хотят отомстить. Ты хоть соображаешь, что в Замке могут сделать с человеком при помощи тамошней специальной техники? С тобой?

— Соображаю, — она подошла сзади, охватила мужа за плечи. — То же, что с тысячами при Марэме и Эйтельреде, с сотнями тысяч за несколько сот лет до них. Но ничего более. Я пойду говорить.

Их поразил ее тон — властный и в то же время какой-то обыденный. Так говорят о само собой разумеющемся.

— Дочка, — вступил Шегельд, который за время разговора мужа и жены покусывал губу. — Если они не выпустят тебя невредимой — от Ларго не останется и того, что от Бастилии. Ни с чем не посчитаемся, а уж в землю вобьем.

— Не отягощайте моей души этим признанием, — Тэйни слабо усмехнулась. — И прошу вас — не экспериментируйте над людьми Марэма. Они… они ведь люди. Злые, больные от своей ненависти — но люди.

…Старая Диамис стоит на коленях перед Богоматерью Ветров, мешая все мольбы и все религии:

— Матерь Божья, спаси и сохрани прекраснейшее из созданий земных! Иисусе, защити ее мужество и ее женственность обоими руками Своими, правой и левой, что ближе к сердцу! Ты ведь истинное Слово Бога Всемилостивого и Всемилосердного, Мертвящего и Оживляющего, Первого и Последнего — не дай земле опустеть!

Замок поднимался из земли глыбой мрака, только на гребне стены мизерные огоньки. А вокруг него, вне досягаемости от его дальнобойных орудий, — войска; и правительственные, и народное ополчение, и стратены… Переговаривались вполголоса:

— Четыре утра. Ждем до срока еще час.

— Они не готовы, не дают предварительного сигнала. Никак заминочка вышла.

Тэйни завернулась для тепла в чью-то плащ-палатку. Денгиль сидел неподалеку, но не подходил, не касался. Только смотрел.

Пять утра. Темнота расходится в стороны, сереет.

— Эй, на стене! — кричит в рупор один из военных.

— Мы слушаем, — отозвались так же гулко.

— Вы готовы? Магистр Танеида Стуре ждет, чтобы войти к вам. Откройте.

Пауза. Два броневых щита размыкаются, уходя в толщу стены — как-то неслаженно, будто механизм проржавел или включен неумелыми руками.

Но не для того, чтобы впустить. Из проема выходит человек в потертом коричневом френче без знаков различия, в каких-то опорках, помогает другим перебраться через высокий порог…

Лон Эгр. Совсем прозрачный и с палочкой, но глаза живые и смелые. Серо-красные опальные гвардейцы — кто забинтован, кто идет в обнимку с бурым мундиром или ватником. Полосатые пижамы то ли старого тюремного, то ли больничного кроя. Целая толпа! А позади толпы — пожилой офицер в новой красной, хоть и порванной накидке: морщины на лбу и щеках, наголо обрит, только клочки седые по бокам лба и на подбородке — и глаза как будто впервые видят утро, канареечный свет рощ и Тэйни.

— Так получилось, Тэйни голубушка… тьфу, обожаемый мой магистр чести, — что капитулирует не то правительство, которое договаривалось об условиях капитуляции. Непочтенный Марэм-ини не учел, что в Ларго скопилось немало излишков населения. Так называемые кэланги. Противники народного режима. Завсегдатаи тюремных психбольниц, как, например, я. Честно и откровенно перебить нас ему оказалось слабо, голодом хотел поморить. Но к тому времени кое-кто из бывших лагерников уже вовсю подкапывался под стену в обход канализации и передавал через стены оружие и еду обитателям цокольного этажа. С вами мы связаться не то что не могли, но постеснялись: у вас были свои проблемы, и утяжелять их размышлением о нашей совокупной судьбе мы не стали. Вот как раз этой ночью всё и решилось. И, Тэйни, знаешь ли — я больше ничего не боюсь!

Не узнаёт она, что ли, думал Шегельд. Вон и его бывшие сослуживцы, которые пришли с нами, ахают и кажут пальцем. И шелест пошел по рядам. И Денгиль до странности безразличен — он же явно видел его на фотоснимках, а рукой не шевельнет.

А сам Денгиль не отрывал глаз от жены. Ему казалось, что та разрыдается или бросится перед тем человеком на колени и начнет руки целовать. Но Тэйни тихо подошла и дотронулась до щеки седого:

— Ты почему мне и весточки не подал, Белоснежка?

— Не хотел тебя тревожить. Вначале-то наша горячо любимая потайная шарашка попросту оказалась посреди наступающей армии. Выбрались из нее мы немного погодя, на манер бабочки из кокона, да так, что одни ошметки от него и уцелели… А когда мне доложили, что у тебя настоящий муж, по закону и по любви — и что он добр к нашей девочке… К тому же подземные урановые рудники в стадии активной разработки, сама понимаешь, не подарок для мужчины. Я бы тебе и вовсе не показался, это дядя Лон настоял.

Тэйни переводила глаза с Нойи на Денгиля и обратно.

«Добро тебе, Дейдре! — услышали оба ее острую, как игла, мысль. — Ты поводишь глазами между нами двумя, как овечка меж двух баранов!» Убийственная насмешка была заключена в этом речении старинной саги.

— Нас трое, — сказал Денгиль, — и сердце ее стеснено выбором. Я пришел незваный и взял ее за себя не по ее воле и желанию.

— Трое, — повторил Нойи. — Я выжженное поле. Я понимаю, что если кому-то из нас не место на земле…