Девятое имя Кардинены

— Слушайте, младший помощник старшего повара, вы ведь наверняка значите в правительстве куда больше, чем тот ярлык, который на вас навешен.

Он кивнул.

— Я тут в одиночестве кое-что обдумала и сейчас изложу вам для передачи в верха. Кстати, валерьянки не дать вам в таблетках? Очень уж рассуетились.

— К Эблису таблетки. Я слушаю внимательно.

— Для начала такой вопрос. Господин Роналт придет на разговор с «красными плащами»?

— Завтра в пять утра.

— Меня для показа возьмет?

— Не знаю… Нет.

— Зря. Утром воздух здесь — ну чистый хрусталь! А тут сиди и дожидайся. Что он со мной сделает, если не договорится ни до чего путного?

— Расстреляет.

— Серьезно? Фу, какая мерзость. К тому же меня однажды расстреливали, и без весомого результата. Вы об этом знаете?

Карен посмотрел ей в глаза, кивнул.

— Да. Из вторых рук, разумеется.

— Другой вопрос. Почему наши армейские так уверены, что мне не причинят вреда?

— Они больше сами себя убеждают, чем уверены. Считается, что вы и здесь нажили себе влиятельных друзей.

— И поэтому примут предупреждение вашего премьера за покерный блеф. Очень для меня приятно. На таком веском основании их и моя свежая могила не убедит в противном… Только вот что. Если меня убьют таким образом, как вы сказали, это будет понапрасну. Ни города, ни людей не спасете, а вдобавок Кертовы бойцовые псы уж постараются вывернуть моих расстрельщиков наизнанку. Не знаю, чем уж Керту так не угодили и кэланги, и черные, и серые.

Карен чуть встрепенулся:

— Вас так волнуют его чувства? Или наше… физическое здоровье?

— Что меня волнует, сами догадайтесь. Уж это нетрудно после ваших личных стараний. Словом, берите меня в игру на равных. Сегодня вы покажете или опишете мне дислокацию войск Марэма. Главное, где стоят мои конники: Армор, Нойи, эроские сотни. Особенно те, кто вырос в исламе.

Он попытался возразить.

— Не спорьте с камикадзе. Что толку от ваших секретов на том свете, тем более что секреты, собственно, как раз мои? Далее. Этот замечательный акустический эффект, который вы мне показали — он что, везде одинаков или где-то получше?

— Я понял. Вы хотите говорить со своими людьми…

— Да, да. Пусть Роналт меня возьмет с собой по вашему совету. При плаще и шпаге — хотя нет, лучше саблю, я и ее привезла. Она тяжелая и с длинной рукоятью. Сами в кабинете поищите, а то мне не разрешат и подступиться к оружию. Когда меня повезут, клинок пусть проденут в петлю позади седла, как на парадах. Можете связать мне руки для вящей убедительности, но тогда конем правьте сами. Если у Роналта добром не выйдет, пусть сделает две вещи: заявит, что против меня «обратят мой клинок». Это их ужаснет, но не оскорбит. А еще пусть он даст мне в самый последний момент говорить. Я знаю, что скажу.

— Вы надеетесь сорвать штурм?

— Куда уж мне. Но, по крайней мере, там, где стоят мои всадники, фронт вы прорвете и, если подготовитесь, уберете из-под удара часть жителей… ну, и то, что хотели, но не успели передать по тем самым нитям.

Карен вытащил из нагрудного кармана зеркальце. Очень изящное, но в одном месте на месте мелкой трещины отслоилась амальгама.

— Не требует подтверждений, я не из простаков. Ведете свою войну по обе линии фронта, верно?

Он поднял на нее темные, влажные глаза — без тени иронии, или страха, или жалости.

— Антиса я уговорю. Место выберем. И — могу ли сделать для вас еще что-либо?

— Да самое логичное. Отыскать для меня имама пообразованнее, чтобы Коран мне почитал и поговорил со мной.

— Но… вы же крещеная.

— Так ведь и безбожница. Моя ли вина, что в городе по случаю блокады съели всех миссионеров?

«Верховое» платье из тяжелого янтарного шелка с разрезами спереди и по бокам, здешней покупки и самое свое роскошное, такие же шаровары и простой дорожный плащ с башлыком она отыскала в шкафу сама и надела под ленивую ругань охранников, никак не могших взять в толк обстоятельства. Туго закрутила косу вокруг головы, проткнула насквозь костяными шпильками. Налту, ее кобылу, подседлали, как ей было нужно. Руки хотели спутать еще на земле — воспротивилась:

— Не срамите меня перед лошадью, она же привыкла, что я в седло взмываю птицей.

Везли по полупустынному городу на рысях и меж двух всадников. Один из них держал повод. Редкие зрители с благоговейным ужасом оглядывались на волосы, высвечивающие из-под капюшона, нарочито прямую посадку и клинок, подвешенный к задней луке.

А окраины — все забиты людьми, не проехать! Ее спутники крикнули — и нашли ведь те место, где утесниться. И снова непонятное выражение у всех на лицах. Нет, не страх, пожалуй, и не глуповатое изумление, как у ее стражи…

Боевые порядки у кэлангов тонкие. Не удержат. Наши укрепились понадежнее.

— Где премьер-министр? — спросила у своего конвоира.

Тот сердито сплюнул.

— Разговаривает. Вон там.

Есть ли среди наших побратим, подошел ли? А другие?