Девятое Термидора

- Да, я неожиданно стал себя чувствовать много лучше. Не знаю, уберегусь ли от Сансона, а от врачей, как видите, пока спасся, поправился... За границей мне пришлось туго, я остался без средств; это очень расстраивает здоровье. Здесь мои дела стали лучше; мне удалось распродать имущество.

- Почему же вы поселились в лечебнице, если выздоровели?

- Не все ли равно, где жить? Здесь кормят прекрасно. А главное, эта лечебница - самое безопасное место в Париже. В гостинице меня обыскивали и арестовывали два раза; я наконец счел нужным заболеть и переехал сюда. Но все-таки не уверен, что меня оставят в покое: Комитет Всеобщей Безопасности почему-то очень мною интересуется. Того и гляди арестуют, - а из тюрьмы на эшафот теперь рукой подать. Буду, верно, петь марсельезы на ступенях гильотины, как жирондисты.

- Вы присутствовали при их казни? - быстро спросил Штааль.

- Присутствовал. Я не придаю большого значение смерти, особенно чужой, но жирондистов все-таки жаль. Они умерли с достоинством, не отрицаю. Эти люди были созданы для подмостков, - даже для подмостков эшафота. Как политические деятели, они достоинством не блистали. Политика - это шарлатанство, умеряемое проницательностью. У жирондистов было только шарлатанство. В политике есть сегодня и есть завтра , - больше нет ничего. А у них было вчера и через тысячу лет . В теории они желали быть гражданами платоновской республики. В действительности им хотелось стать либеральными министрами конституционного короля и удивлять демократическими фраками раззолоченную толпу версальских зал... Версальский блеск вообще оказал сильное действие на воображение разных революционеров... Жирондистам следовало родиться в Англии. Бриссо был создан для того, чтобы хитрым парламентским запросом или тонкой газетной статьей свалить чужое министерство. Для этого ему нужна была и революция. А вышло как назло совсем не то: невежественная Коммуна, разъяренная чернь, пьяный генерал Анрио, Революционный Трибунал, гильотина. Этого жирондисты не предвидели и были очень обижены.

- Вы предпочитаете им нынешних якобинцев? - сухо спросил Штааль.

- Якобинцы заливают клоаку кровью. Жирондисты хотели вспрыснуть ее духами. Да и духи у них были скверные. Повторяю, по человечески, мне их очень жаль, особенно Верньо и тех двух молодых богачей, Дюко и Фонфреда... Заметьте, кстати, это странно: у многих революционеров огромные состояния. Не редкость, особенно теперь, увидеть человека, который отдает родине жизнь. Но я еще ни разу не встретил ни одного, кто отдал бы ей свое богатство. Если б для спасения республики граждане должны были пожертвовать, скажем, третью состояния каждый, вся Франция оказалась бы состоящей из монархистов, то же самое в обратной форме было бы верно в отношении России или любой другой монархической страны. Это нелогично, ибо жизнь, разумеется, дороже людям, чем богатство... Один из бесчисленных абсурдов, заложенных в природу человека. Что же касается якобинцев... Honni soil qui bien y pense. [Позор тому, кто хорошо об этом подумает! (франц.) . Перефразированный девиз английского ордена Подвязки: "Позор тому, кто плохо об этом подумает".] У нас теперь свирепствует какой-то новый тик : жажда облагодетельствовать человечество. И, разумеется, больше всего пылают этой жаждой всякие прохвосты и проходимцы; из них и состоит в массе Якобинский клуб... Я всегда рад, когда власть переходит к мерзавцам... Кроме того, у нас во Франции было слишком много адвокатов: должен вам сказать, у меня органическое отвращение от адвокатов. Может быть, к концу террора их число сократится... А вы, значит, не потеряли интереса к политическим спорам? Вот познакомьтесь с мосье Борегаром, - старик кивнул головой в сторону господина, игравшего на клавесине, - с ним наговоритесь о прелестях Революции.

- По внешности он что-то не похож на революционера.

- Я мог бы вам, конечно, ответить, что по внешности судить трудно. Самый благообразный, почтенный и представительный с виду человек из всех, кого я знал в жизни, был маркиз де Сад. Но в настоящем случае вы, пожалуй, не ошибаетесь... Мосье Борегар в разговоре, когда этого требует грамматика, употребляет imparfait du subjonctif [Прошедшее несовершенное в сослагательном наклонении (франц.) ]. По-моему, человек, употребляющий imparfait du subjonctif, не может быть революционером. Но мосье Борегар нежной любовью любит революцию. По своим симпатиям он ближе к жирондистам, однако, видите ли, признает большие заслуги и за монтаньярами. Шамфор совершенно правильно заметил: "Il faut avoir lesprit de hair ses enne-mis". [Нужно собраться с духом, чтобы ненавидеть своих врагов (франц.) ] Мосье Борегару недостает этого рода ума. Хотя, вообще говоря, он человек неглупый и порядочный... Мосье Борегар! - окликнул он игравшего, - оставьте старого монархиста Глюка, - во-первых, скоро позовут ужинать, а во-вторых, я хочу познакомить вас с юношей, который, как вы, страстно любит Великую Революцию...