Девятый

– Пока чищу, расскажи, чего там и как у стены, и что за шум такой был, что аж земля со стен осыпалась, – проявила толстуха любопытство.

Тук, похоже, очень неординарный человек – Трея вытаскивала из раны щепки без обезболивающего и не церемонясь, но горбун спокойно, будто на печи лежит и в потолок поплевывает, кратко поведал о наших героических приключениях:

– Шайка погани пожаловала к нам – бед наделала немало. Ворота бурдюк начисто снес и несколько изб порушил, что у главной стены. А как пошел к центру, так мы его с сэром стражем подкараулили – и шкуру припалили. Начал гореть в двух местах сразу, проломил стену и в реку сиганул. А мелочь сейчас сэр Флорис гоняет – увидел он, как наши стрелы сигнальные пускают, и быстро вернулся.

– И кто ж вас потрепал? – недоверчиво уточнила старуха.

– Так бурдюк и потрепал.

– Вот же язык лживый – бурдюк если кого потреплет, то ко мне они на своих ногах не приходят.

– Красивая ты и добрая, Трея, но глупая очень. Видела бы, что рядом с бурдюком делается, когда он разбег набирает, – бревна по небу будто солома на ветру летают. Вот и зацепило, когда кололи его, а меня еще и привалило – еле жив остался.

– Хороших людей сразу убивают, а таких полугнид, как ты, даже бурдюк не берет! Много там наших побило-то?

– Не ведаю, но шум был изрядный, так что ты поторапливайся – вот-вот пораненных нести начнут.

Вернулся ребенок, за ним в дом вошла все та же девушка, что меня к избе Тука провожала. Посильнее затянув платок на голове, она с равнодушным видом склонилась над горбуном, взглянула на рану, затем с ожиданием уставилась на Трею.

– Йена, сейчас тряпицу, вымоченную в животворе, протяну через мясо, а ты держать будешь покрепче парой зажимов – тут шить глубоко надобно. Потом я ногой его займусь и головой глупой – там сама справлюсь, а ты посмотри сэра стража: его тоже где-то угораздило.

Женщины дружно взялись за плечо горбуна. Я не слабонервный, но вид крови и ран мне очень не нравится, так что наблюдал без искреннего интереса – просто не помешает узнать, каков здесь уровень медицины. На удивление все оказалось не столь уж примитивно – действо походило на высокопрофессиональную хирургическую операцию. Несколько светильников расставлены вокруг стола с пострадавшим на специальных подставках, а один, самый яркий, висит под потолком. Йена зажимала края раны или разорванный сосуд парочкой бронзовых зажимов, причем концы их, похоже, были изготовлены из серебра. Вычищенную рану обработали какой-то остро пахнущей мазью, полностью остановившей кровотечение, после чего Трея зашила ее тонкой кривой иглой, причем нить, если верить ее словам, в извлечении не нуждалась – сама потом рассасывалась.

Единственное, что мне не понравилось, – так это отсутствие обезболивающего. Хотя, не исключено, просто для Тука пожадничали – его в этой избе явно недолюбливали. Это подтвердилось, когда моими царапинами занялась Йена. Она, прочищая раны, смазала их чем-то, почти мгновенно превратив нарастающую боль в неприятное, но терпимое покалывание. Трея, оставив горбуна в покое, быстро зашила отметину на ноге, наложив три стежка. Лопатку шить не стала, заявив, что само затянется за пару дней, если грязь не занесу или расчесывать не стану. Ну и мазь с целебным компрессом менять надо пару раз в день.

Когда со мной заканчивали, на пороге появились новые пострадавшие: воина, неловко прыгающего на одной ноге, помогли доставить два товарища – левая штанина у него побурела, кровь стекала на пол. Второго вообще занесли на плаще бесчувственным. Мельком его оглядев, лекарка послала ребенка за кузнецом – от удара сильно смяло шлем, и снять его не получалось.

Медпомощь мне оказали, – чувствуя себя лишним, вежливо поблагодарил за помощь и, оставив женщин хлопотать над ранеными, вышел на улицу. Здесь меня поджидал Тук:

– Сэр страж, а не пойти ли нам домой? Вы у нас не в командирах вроде как, огневикам теперь мои указания тоже ни к чему, так что нет в нас великой надобности. Зато у меня есть кое-что, против боли припасенное, а то эта живодерка все мясо разбередила своими железками – ноет сильно. Бой вроде как стих, а мы отдых заслужили – без нас там все разгребут.

Удивительно – горбун все же способен ощущать боль. Что-то не верится: на жестокой операции он вел себя более чем жизнерадостно – даже Трею за зад ущипнуть ухитрился.

– Да, Тук, отдых нам не помешает. Пойдем. Горбун заглянул в «лазарет»:

– Трея, если искать меня кто будет или сэра стража, так пусть в избе ищут – там мы будем.

– Да кому ты нужен! Утопи себя в уборной – сделай мне приятное!

– Я тебя тоже люблю больше жизни – и обязательно на приятное сподоблюсь. Как закончишь зашивать мужиков – так сразу приду с тобою спать, готовься.

Тук проворно захлопнул дверь, и какой-то твердый предмет, запущенный в него из глубины избы, с грохотом врезался в доски.

– Вот теперь точно можно уходить, а то мало ли – вдруг кому понадобимся?

Я покачал головой – горбун на себя не похож стал: болтает, шутит, даже выпить предлагает. Или он от полученной дозы адреналина с рельсов сошел?