Девятый час

Приходившая тем утром монахиня, сестра Аквина, оставила пациентку в кресле у окна, плотно укутав в шерстяной халат мистера Костелло, а Салли велела присматривать, чтобы она его не сбросила. Миссис Костелло, по словам сестры Аквины, знобило, у нее начинался жар. Салли смотрела, как монахиня размешивает в утреннем чае миссис Костелло винный камень – от запора. Потом сестра положила на грудь больной фланельку, пропитанную льняным маслом. Перед уходом она растолкла в ступке две таблетки аспирина и велела Салли подмешать его в яблочное пюре, которое она принесла из монастыря, поскольку миссис Костелло очень слаба и ей будет тяжело проглотить таблетку целиком.

– Только подмешай, пожалуйста, в жижу, – попросила сестра Аквина. – Не туда, где кусочки и кожура.

Сестра Аквина была низенькой, толстенькой, сущий сорванец с деловито-авторитетными манерами уличного копа. Ее черные глазки слегка косили. Она недавно прибыла в монастырь и потому решила, что Салли приходит в квартиру миссис Костелло каждое утро, чтобы учиться ухаживать за больными.

– В подобных случаях лучше избегать надежд да придыханий, – сказала она, перекладывая яблочное пюре в чайную чашку и выуживая кусочки кожуры, оставленные близорукой миссис Одетт. – И я не про надежды найти красивого мужа, – добавила она, хохотнув над собственной шуткой, не подозревая о положении дел в семье Салли и видя лишь ее готовность служить ближним. – Надо быть очень осторожной, чтобы еда не попала пациентке в дыхательное горло, чтобы она не поперхнулась при вдохе. – Сестра Аквина провела пальцем вниз по своему нагруднику, по темному одеянию, кружком обрисовав легкие под своей бесформенной грудью. – Вот так может начаться инфекция. Инфекция легких. Пневмония. Нам же такого не надо.

Сестра Аквина надолго не задержалась. Происходило это в конце января. В студеную пору сестры трудились не покладая рук. Уже надев плащ, она положила руку на локоть Салли, поводила головой, точно хотела как следует рассмотреть девушку косящими глазами.

– Какая же ты молодец! – сказала она с порога. – Сидишь тут вот так!

И Салли склонила голову на старый манер, как сделала бы, принимая похвалу в прошлом году, до поездки в Чикаго, словно неведение сестры Аквины, не знавшей ничего о епитимье Салли и ее обстоятельствах, восстановило ее невинность. Как будто благодаря неведению сестры Аквины доброту Салли, ее милосердный труд снова ничто не омрачало.

Пока миссис Костелло дремала в кресле (ее дыхание было неровным, отягощенным мокротой), Салли еще раз обошла тесную спальню. Воздух в комнате был грязно-желтым, потолок испачкан потеками воды горчичного цвета, швы выцветших обоев сделались светло-коричневыми. За задернутыми кружевными занавесками тени казались хрупкими и ломкими, как старая бумага. Нескончаемое шипенье и скрежет батареи напоминали бульканье грязной уличной воды, сбегающей в ржавый водосток.

Салли тихонько обошла кругом кровать, которую сестра Аквина аккуратно застелила и заправила, и узкий сундук с приданым в изножье. Проходя, она остановилась, чтобы на несколько дюймов приподнять его крышку (оттуда пахнуло кедром, вспыхнули белым свернутые простыни), и снова ее опустила, услышав, что миссис Костелло зашевелилась.

Она приблизилась к туалетному столику. Две куклы с фарфоровыми лицами повалились одна на другую. На них были одинаковые платья – с длинными рукавами и пышными юбками, с пожелтевшим кружевом по вороту и на манжетах, выцветшая ткань продернута еле заметной яркой ниткой, у одной – голубой, у другой – малиновой. У куклы в малиновом платье один глаз запал. Фарфоровые лица у обеих были испорчены, пошли мелкими трещинками. Взяв малиновую, Салли с удивлением обнаружила, что руки и ноги у нее утяжелены песком или опилками.

В бесформенности куклы было что-то роднившее ее с самой миссис Костелло.

Салли, которая совсем недавно сама была девочкой, пришло в голову, что хватит малейшего полета фантазии, чтобы оживить куклу. Бедняжка: она так мило улыбается, ей так одиноко с сестрой на полке. Но некое отвращение – к возрасту куклы, к ее вдавленному глазу – заставило Салли воспротивиться детскому импульсу оживить игрушку, проявить к ней сочувствие.

– Положи на место, – велела миссис Костелло. Ее голос, несколько капризный, звучал натужно от мокроты. – Она не твоя.

Салли вернула куклу на туалетный столик.

– Наверное, вы с ней играли. – Она подошла к миссис Костелло. – Когда были маленькой.

Миссис Костелло силилась сбросить халат – дергала за отвороты, скребла фланельку на груди.

– Мне жарко, – сказала она. – Сними это с меня.

Салли остановила ее руку. За многие недели, проведенные с миссис Костелло, монахини научили девушку, что больную так же легко отвлечь, как ребенка.

– У вас очень красивые куклы. – С этими словами Салли отвела руку миссис Костелло от халата. Против воли она подмечала ненужные детали: тонкий ободок обручального кольца, птичьи косточки бледных пальцев и рук, плоскую узкую грудь под толстым халатом и сильно пропитанной маслом фланелькой.