Девятый класс. Вторая школа

— Ищешь свой портрэт? — ехидно спросила она. — А я тебя в своем кабинете повесила. Вместо Макаренко. — И поплыла дальше, вся в цветах, рассекая волны выпускников, как большой рыжий корабль.

Шутка? Правда? Разве у Зои поймешь? На всякий случай я неопределенно хмыкнул, но потом все же заглянул в кабинет завуча. Как бы поболтать.

Над столом действительно висел мой шикарный портрет, наскоро приляпанный поверх другого (не исключено, что и впрямь Макаренко), от которого осталась только золоченая рама.

Выяснилось вот что. Сразу после выпуска я отпустил пышную чегеваристую шевелюру вкупе с пушкинскими бакенбардами, так и сфотографировался. Ко всему это сильно напоминало облик крамольных тогда битлов. Повесить такое у входа в советскую все-таки школу да еще под вывеской «Лучшие ученики» администрация, чуть не в еженедельном режиме принимавшая идеологические комиссии, не решилась. В качестве моральной компенсации Зоя и забрала опальное фото в свой кабинет.

Практически весь свой первый студенческий год я провел не в университете, а в школе. Автобус, который вез меня утром в МГУ, проезжал как раз мимо нашей школы, и я либо сразу выходил, либо все-таки доезжал до знаменитой высотки, одиноко поднимался в битком набитом лифте, открывал двери аудитории, затем закрывал их с той же стороны и возвращался в школу. На первое время школьной математической подготовки хватало, чтобы сносно сдавать зачеты и экзамены, потом были проблемы.

Выход без скафандра из Второй школы в безвоздушное советское пространство оказался для многих выпускников мучительным, опасным, невозможным. Уходили в запой, в диссиденты, в монастырь, в суицид.

Потерянно бродил я по школьным коридорам, ходил на уроки к словесникам. С Ирой Щепочкиной из бывшего 10 «Б», тоже студенткой мехмата, мы начали вести семинары по матанализу, которые только что у нас самих вели студенты того же мехмата.

Моя голова была переполнена витиеватыми приемами решения сложных задач, а Щепа (ныне доктор физматнаук) относилась к математике совсем по-другому, очень по-домашнему. Она доказывала у доски теоремы, решала самые трудные задачи просто, сноровисто, без затей, как будто на кухне пельмени лепила. Нам с Щепой было интересно на этих семинарах, надеюсь, нашим девятиклассникам тоже. Поначалу казалось, еще не все потеряно.

Но это только казалось и только поначалу. Наташина подруга Регина (ныне тоже доктор наук, нейрофизиолог), которая училась на класс младше нас, сохранила воспоминания об атмосфере безысходности выпускного своего года, постоянных все более грозных комиссиях, все более подавленных и мрачных учителях, о последнем звонке, больше похожем на гражданскую панихиду…

К лету школу по высочайшему повелению разогнали. Уволили Владимира Федоровича, директора, уволили всех завучей — Наталью Васильевну, Фейна, Зою. Кто-то из учителей ушел вслед за ними, кто-то остался. Но школы не стало.

Зою я застал в кабинете, когда она собирала вещи в хозяйственную сумку. Она отдала мне на память злополучную фотографию (не могла не пропеть скрипучим своим голосом «Я возвращаю ваш портрэт…»). Вернувшийся на свое законное место Макаренко сквозь круглые стекла очков строго и ответственно взирал на происходящее.

Что стало конкретным поводом для разгона школы? Демонстративное диссидентство Якобсона? Плохо скрытое — других учителей? Отъезд Сивашинского в Израиль? Вовремя подоспевший очередной Крукин донос? Что-то еще? Разве в этом дело? Удивительно не то, что разогнали. Удивительно, что была.

Советский Союз называли Верхней Вольтой с ракетами — и называли не без основания. Свести Россию к ВВ (толерантно сократим до аббревиатуры, а то тамошние жители обидятся) советским вождям удалось самостоятельно. Историю свели к краткому курсу, литературу — к соцреализму. Об этом много написано. Не будем повторяться.

Однако ВВ на то и ВВ, что никаких ракет самостоятельно создать не способна. По определению. А без ракет сверхдержава — не сверхдержава. Никто не боится. Вот и приходилось терпеть до поры до времени всяческие физматшколы, создавать физикам (в отличие от лириков) тепличные условия, поскольку в других они не выживают, не размножаются.

Признать, что и легендарную Вторую школу терпели некоторое время на излете оттепели ввиду потребностей военно-промышленного комплекса в толковых головах физматов — трудно. Но приходится.

Наталья Васильевна

После разгрома мы все же первого сентября снова пришли в уже несуществующую школу. Даже не знаю зачем. Надеялись по молодости на чудо? Едва ли. Чуда и не случилось.

Учителей наших, завучей, директора уже не было. Новая администрация смотрела на нас с опаской. И не без основания.

Уходя, мы содрали с фасада вывеску нашей школы. Унесли, прикрыв моим рыжим вельветовым пиджаком. От бессильной тоски. На память о школе, которую уничтожили. Пусть новую себе заказывают.