Девятый круг

В очередном сполохе света я разглядела какую-то женщину в пестром вечернем наряде и с волосами, вздыбленными так причудливо, будто она направлялась на Хеллоуин. Слой косметики на бледном изможденном лице был в трещинках от воды и слёз.

– Помоги мне!

На женщине был кожаный ошейник, с которого на цепи свисала металлическая коробка.

– Где здесь выход? – провопила я сквозь вой ветра.

– Вытащи меня отсюда!

– Я пытаюсь! Ты должна мне сказать…

– Он хочет нас извести!

– Сколько вас здесь?

– Четверо! – донеслось сквозь завывания. – Изгрызли!

Что?

Расстояние сократилось настолько, что уже можно было рассмотреть ту железяку. А еще табличку с тронутой изморозью гравировкой:

КРУГ 2: ПОХОТЬ.

Очевидно, что важная часть сексуального ЗАПАЛА – риск, с которым сопряжен секс. И это может стать сильнее тебя.

Цитата из Камиллы Палья[49], книги которой я читала все до единой. Понять бы только, каков ее смысл в данной ситуации.

– Как тебя зовут? – прокричала я этой узнице в оковах.

– Патриция Райд!

– Как ты сюда попала?

– А?

– Как ты оказалась в этом аду?

– Я была в автобусе!

– Автобусе? Каком?

– В том самом! – отчаянно мотнув головой, прокричала женщина.

Мне припомнился один из постов на веб-форуме Эндрю Томаса:

«Лютер может все что угодно. Однажды он заглотил автобус».

– Что за автобус?! – провопила я, но мои слова утонули в звуке, перекрывшем даже рев ветра.

Чудовищное, идущее откуда-то из глубины скрежетание.

Трение металла о металл, словно где-то медленно открывались створки старых, ржавых ворот.

Или же новых, скованных холодом. Что это, выход наружу?

Патриция повернулась на звук, и лицо ее почти потерялось в прерывистом синеватом сиянии, похожем на дрожание молнии в пелене тумана.

До этого момента ураганная круговерть пурги как-то скрадывала гул взбухающих в ее недрах воплей, но вот, сделавшись громче и отчетливей, они с саднящей силой резанули мне слух.

Ничего подобного я прежде не слышала. Человеческий голос. Женский. В запредельном ужасе и страдании.

Горло в глубине першил привкус ржавчины.

Я собиралась спросить Патрицию, известно ли ей место выхода из этого гиблого места, но тут в льдистом тумане наметилось некое медлительное движение.

«Лютер», – первым делом подумала я.

Но на него это никак не походило.

В тумане двигалось нечто громоздкое, и шло оно вразвалку, на четырех лапах, словно какой-нибудь медведь…

«Словно какой-нибудь»? Если бы!

Это именно он и был.

Медведь.

Покатый и округлый, как холм, он косолапо ковылял нам навстречу, попутно нажевывая какую-то кровавую пищу, неопрятно свисающую у него из челюстей.

На расстоянии пяти метров он казался поистине огромным.

Не черный и не бурый, а седоватый. По всей видимости, гризли.

Так вот что, оказывается, сообщила мне Патриция. «И гризли», а не то, что мне послышалось. Получается, у Лютера здесь вольно разгуливал медведь.

Патриция метнулась в туман, а у меня в ногах зазвенел, разматываясь, барабан с цепью; вскоре я услышала задохнувшийся крик: размотанная цепь, натянувшись, пресекла попытку к бегству и повалила беглянку наземь.

И тогда на нее обратил внимание зверь. Повернув в ее сторону здоровенную башку, он с неожиданным для своей громоздкости проворством кинулся следом и толкнулся лапами.

Медвежьи челюсти с хрустом защелкнулись на шее Патриции; она лишь успела дрыгнуть конечностями и застыла. Медведь поставил ей на грудь лапу и отвел башку от ее разорванного горла. Затем он уставился в мою сторону.

Порыв ветра донес до меня запах его меха, а еще едкость мочи и солоноватость свежей крови.

Я попятилась в туман – поначалу медленно, не желая провоцировать погоню, – но медведь, вскидываясь валунами своих мышц, припустил грузной трусцой, и я вскользь подумала: «Просто не верится, что я сгину вот так. Или я родом не из Чикаго?»

Зверь остановился.

В неверных синеватых вспышках было видно, как его нос шевелится, вынюхивая в вихрящейся тьме наиболее заманчивые запахи. Свалявшийся сальный мех на шее был в катышках от запекшейся крови.

С дергающимся возле самого горла сердцем я продолжала отступать – осторожно, шаг за шагом.

Мохнатый монстр нагнул голову и вперился в меня зловещим взглядом своих мелких пуговичных глазок, напоминающих свиные. На шее у него был толстенный кожаный ошейник с железной коробкой снизу. Вот голова зверя припала к земле, и я замерла в недобром предчувствии. Оно оправдалось.

Медведь рванулся с гибельной скоростью болида, вновь потрясая прытью, несвойственной, казалось бы, для столь неуклюжей громады.

Я со всех ног понеслась навстречу ледяному ветру, одну руку держа на животе; чувствовалось, как льдинки иглисто буравят лицо и тело. Даже под сенью призрачных вспышек вокруг не было видно ни зги.

Моргни я чуть не вовремя, я бы пропустила лестницу, которая была всего-то в трех метрах сбоку. Я вполоборота припрыгнула к ней, ударившись о заржавленный металл так, что на руках точно появятся синяки.