Девятый круг

Он думал, Ирина замкнется и остаток пути пройдет в молчании. В первую минуту так и было. А потом ее прорвало, она стала говорить. О бывшем муже, с которым познакомилась на последнем курсе электротехнического института – он был уже аспирантом; о какой-то беспощадной и безжалостной любви. Накрыло с головой, прямо нахлобучило. Казалось, с ума сходит. Забеременела Сашкой, женились, хотя мудрая мама сомневалась в долговечности такого союза. Но кто в эти годы слушает маму? Мама всегда неправа! Со скрипом прожили несколько лет, он стал куда-то пропадать, приходил со следами помады, врал в глаза. А она, как дура, любила, надеялась: поутихнет чувство, но ничего подобного, только хуже становилось. Маме грубила, на работе всякая фигня происходила, да еще и сына забросила. Безумие оплетало со всех сторон, ни о чем другом и знать не хотела.

Кольцов деликатно помалкивал. Не к месту вспомнился ГИП Лазаренко, обнимающийся со своей пассией. Тоже «нахлобучило». Город влюбленных какой-то.

– Володя в один прекрасный день хлопнул дверью и ушел… – выдавливала Ирина «признательные показания», – а я довела себя до нервного срыва. Жизнь остановилась, просто пропал смысл. Сейчас понимаю, что все не так, но тогда… Две попытки суицида, последнюю чуть не реализовала – мама вовремя выбила из-под ног табуретку… Тьфу, наоборот, что я говорю… – Ирина надрывно засмеялась. – Прибежала с кухонным ножом и срезала веревку, которую я привязала к крючку для люстры… Знаете, в наших квартирах даже повеситься невозможно – потолок совсем низкий… В общем, билась в истерике, мама вызвала «скорую»… Как я ее тогда возненавидела! Сейчас понимаю, что мама все делала правильно. У нее был знакомый по этой части – меня положили в отдаленную районную больницу, чтобы в городе репутацию не подмочить… Вы же знаете об этом, верно? В институте никто не знает, но для вашей организации ведь нет ничего невозможного? Сохраните, если не трудно, мою тайну, очень прошу вас. Все в прошлом, никаких рецидивов. Подействовала смена обстановки. Осталась легкая печаль, да и шут с ней, – Ирина засмеялась почти без напряжения. – Победила, так сказать, прошлое. Устроилась на работу в «Сибмашпроект» – мои знания и умения оказались востребованными. Живу, не жалуюсь. Владимир живет на севере, с сыном не общается. По слухам, еще одной дурочке разбил сердце, случилась схожая история – с психушкой, прыжками из окон…

– Больше ни с кем так и не познакомились?

– Не монашка я, если вы об этом. Появлялись на горизонте загадочные субъекты… Но, когда загадки разрешались, становилось скучно и даже неприятно. Будем считать, что я в пассивном поиске. – Ирина прыснула.

Впереди возникла лужа – целое море. Хорошо, что не ступили в нее, выглянула луна, предупредила.

– Ну и ну, – пробормотала спутница. Они остановились, озадаченно разглядывая лужу. – А мы сегодня без лодки… Это странный город, Михаил Андреевич, к нему надо привыкнуть. Давайте по поребрику, что ли?

Балансируя, прошли опасный участок. Как истинный джентльмен, Михаил подал ей руку. Ирина спрыгнула на асфальт. Неподалеку светил единственный в округе фонарь.

– Как странно вы изъясняетесь, Ирина, будто коренная жительница Ленинграда. Считал, что только в городе на Неве говорят «поребрик». Как и «парадное» вместо «подъезд».

– Серьезно? – оживилась спутница. – Никогда не задумывалась над этим. «Парадное» у нас не говорят, а «поребрик» и «бордюр» одинаково в ходу. Сегодня говорим так, завтра – эдак. Что вы хотите? Этот город на пятую часть – Ленинград. До войны здесь жили четыреста тысяч населения. В 41-м больше ста тысяч прибыли из Ленинграда вместе с эвакуированными заводами и учреждениями. И далеко не все вернулись назад после снятия блокады. Привыкли, обжились, не захотели обратно на промозглую Балтику. Это повлияло на последующие поколения, вошли в обиход привычки, какие-то выражения…

– Козырь, смотри, какая бикса! – внезапно пробасила темнота, и из темного переулка выступили трое. – Может, познакомимся, время проведем культурно?

– Ну да, бикса ничего, – подтвердил товарищ, – только ухажер при ней.

– Где? – засмеялся третий. – Не вижу. Вот этот, что ли, фраер чистенький? Так он подвинется, в натуре. Подвинешься, а, фраерок?

Михаил тяжело вздохнул. Вот без этого – ну никак. «Пацан, есть двадцать копеек?» – не самая страшная фраза, которую можно услышать в закоулке.

Фонарь был явно не к месту. Такое ощущение, что эти трое витали вокруг него, как мотыльки. Они неторопливо подходили – развязные, пошлые – прямо хозяева ночной жизни.

– Михаил Андреевич, все пропало, надо уходить… – испуганно зашептала Ирина, вцепившись ему в руку. Он чувствовал тепло ее плеча.

– Что бухтишь, милая? – вкрадчиво осведомился хулиган, рослый, с длинными, как у питекантропа, руками. – Не покидайте нас, ладно? Давайте поговорим, помилуемся, для начала вывернем кармашки и сумочку, – закончил он под гогот подельников.