Девичьи сны

Целая жизнь прошла, отшумела и, круто видоизменясь, понеслась дальше, отбросив еще не старую и весьма по натуре деятельную женщину на обочину дороги… оставив ей только этот альбом… и шитье шляпок на продажу… и неутешную боль о сыне, убитом на жестокой войне, которую велят называть не войной, а контртеррористической операцией…

Мы досмотрели – из вежливости – альбом до конца, кликнули Сережу и сели ужинать. Выпили, конечно. Вадим, поглядывая веселыми глазами, разглагольствовал:

– Я был способный мальчик. Да, представьте себе. Техническая голова, спортсмен. Мне прочили хорошую будущность. А вот – не стал ни чемпионом по прыжкам в длину, а ведь уже близко было, ни академиком. А почему? А потому что фамилия такая – Дурындин. Разве с такой фамилией допрыгнешь?

– Надо было сменить ее, – сказал я.

– Сменить! Я хотел бы, да ведь не разрешают.

– Раньше разрешали. В тридцатые годы. Я видел в старой подшивке «Известий» целые страницы объявлений о смене фамилий. У Ильфа в записной книжке есть запись: «Наконец-то! Какашкин меняет фамилию на Ленский».

– Какашкину повезло, успел, а я – нет. Чего ты смеешься? – обратился Вадим к Сереже. – Я тебе в поучение рассказываю. Не разбрасывайся, понятно? Наметил себе цель – и иди к ней. Дуй до горы. Фамилия у тебя хорошая – Хомяков.

– Я Потапов, – сказал Сережа, тыча вилкой в атлантическую сельдь.

– Тоже красиво. Не бери с меня пример, Потапыч.

Тут мой мобильный телефон сыграл первое колено из вальса «Минуты счастья».

– Катенька, привет, – сказал я, прижав черную коробочку к уху. – У нас все в порядке.

Катя звонила каждый вечер. Беспокойная женщина – не могла избавиться от подозрений, что Сережа оставлен без присмотра на воде.

– Полный порядок, Катя, – говорю я. – Сережа загорел, поправился на шесть кило и доволен жизнью.

– Ты скажешь! Шесть кило! – услышал я ее высокий голос. – Олег, сегодня мне позвонил Адиль и знаешь, что сказал?

– Нет, – говорю, – не знаю.

– Сказал, что Горохова задержали. В Калининграде!

– О! – говорю. – Это новость серьезная. Надо обмыть.

– Олег, ты там не очень, – строго сказала Катя. – Дай трубку Сереже, хочу его услышать.

Новость действительно была изрядная. Когда легли спать (мы с Сережей помещались на тахте, а Вадим спал на раскладушке), я представил себе, как везут в Москву под конвоем Горохова, а он, молодой, с черными усиками, дерзко ухмыляется… Тут меня поразила мысль, что Николай Горохов воевал, может, в одном батальоне с капитаном Михаилом, сыном Анны Тихоновны. Воевали вместе, а судьба – врозь…

Сережа, лежавший рядом на широкой тахте, сказал:

– Ты не спишь? Валерка говорит, тут есть интернет-кафе. Мы, может, сходим туда. Слышишь?

Валерка был соседский мальчик, он всегда ходил в белой бейсболке, в сопровождении бульдога. Сережа не то чтобы подружился с ним, но – сошелся, так сказать, на почве общего интереса. Раза два по вечерам он ходил в соседний подъезд к Валерке играть в компьютерные игры.

– Нет, Сережа, – говорю. – Интернет-кафе – это для взрослых. Не ходи. Нечего тебе там делать.

Следующий день начался с дождя, но вскоре, около одиннадцати, туча уплыла, унося дождь к северу, и снова воссияло солнце. Мы погрузились в дилижанс и покатили к водохранилищу.

Но вначале заехали на АЗС. Пока Вадим ожидал своей очереди и заправлял машину, мы с Сережей сидели в примыкающем к станции сквере на скамейке в тени раскидистого клена. Очень жарко было в машине, да и тут, на воле, воздух был предельно насыщен влажной духотой. Сережа сидел, вытянув ноги в любимых белых кроссовках с синей надписью «Maradona» на каждой и обмахивался крупным кленовым листом. Загорелый, в пестрой маечке, заметно подросший за лето, он был хорош собой.

Говорили, конечно, об Олимпийских играх, которые сегодня откроются в Афинах. Как всегда, у Сережи накопились вопросы.

– Древние греки устраивали Игры каждые четыре года в городе Олимпии, – рассказывал я. – Они посвящались Зевсу – их главному богу. На время Игр прекращались войны. Из всех греческих городов съезжались атлеты.

– А допинги у греков были? – интересовался Сережа.

– Допинги? А кто их знает? Может, и были какие-то.

Тут Вадим свистнул, крикнул, чтоб садились. Поехали к тому мысочку, на который вчера указал рыболов Маврикий Широков, бывший муж нашей хозяйки, человек, заросший бородой. «Хорошее у него имя, – думал я, трясясь на неровностях, из которых состояла грунтовая дорога. – Вот бы попасть когда-нибудь на остров Святого Маврикия… Кажется, там зарыт и до сих пор не найден клад Сюркуфа, грозы морей…»

Дорога исчезла, превратилась в бездорожье, но нашему Вадиму все было нипочем. Он был не только отличный дайвер, но и искусный драйвер. Здорово маневрировал Вадим среди елей и пихт – и вот, подпрыгнув от удара об толстый корень огромного дерева, дилижанс взревел и остановился.

Мыс Маврикия – так мы его назвали – своим диковатым видом пробудил в памяти старую песню: «Есть на Волге утес, диким мохом оброс…» Он спускался к воде крутыми уступами, и сразу начиналась глубина – плавай и ныряй, пока не посинеешь.