Девичьи сны

– Ясно, ясно. У тебя начальство хорошее. Только вот мест не хватает. На Эзеле-то много осталось брошеных?

Сергей не ответил. Что-то он не узнавал старого дружка, прежде такого веселого, своего в доску.

– А помнишь, – сказал, чтобы перевести разговор на другой лад, – как мы с тобой французской борьбой…

– Не помню, – отрезал Марлен.

– Слушай… чего ты злишься? Я ж не виноват, что ты…

– Да, – со вздохом сказал Марлен. – Ты не виноват, конечно. Хочешь знать, как я тут очутился? Длинная история.

– Не хочешь, не рассказывай.

– Можно и рассказать. Все равно не усну. – В проломе просветлело от очередной немецкой ракеты. Марлен лежал на спине, закинув руки за голову и закрыв глаза. – Давай вопросы.

– Ты куда из Воронежа уехал? Я спрашивал тогда, никто…

– Никто и не должен был знать. А то бы отправили меня… куда-нибудь подальше… В Баку я уехал. Там у меня тетка, сестра матери, вот я к ней нагрянул. Ее муж нефтяник, мастер по подземному ремонту скважин, он и взял меня рабочим на нефтепромысел. Так я, значит, и спасся. Забыть-то про меня, конечно, не забыли, но и не искали.

– А как ты на Даго попал?

– В тридцать девятом по указу призвали в армию. Просился в авиацию – нельзя. Я ж меченый. Определили в зенитную артиллерию, и с ходу нашу батарею – в Западную Белоруссию, освобождать братьев-белорусов. Мы в Молодечно стояли. Осень прошла, а зимой взяли меня за шкирку и ка-ак тряханули!

– Что это значит? – спросил Сергей. Ему холодно было в бушлате, подбитом одним только флотским форсом. Он лежал на боку, подтянув колени к подбородку.

– А то и значит, что я влюбился, – со странным вызовом сказал Марлен. – А что, нельзя?

– Почему нельзя…

– Вот и я спрашивал: почему нельзя? А наш политрук-дурак кричал: нельзя в польку! Она полька была, Марыся. Такая, знаешь, тоненькая, семнадцать лет… У ней отец был поляк, железнодорожник, а мама белоруска, на почте работала рядом с нашей частью. Там я с Марысей и познакомился, на почте. Мы с ней разговаривали на трех языках – на смеси из русского, польского и белорусского. Смеху! Но всё понимали! Она про нашу жизнь спрашивала, а я ей излагал, как хорошо жили… Марысин папа, когда она меня в гости позвала, тоже спрашивал, что да как, я и ему – только по-хорошему, у нас, мол, нету панов, по справедливости все. А иначе – как еще объяснить, почему мы к ним пришли? Освободители же… Между прочим, я тогда не чучелом огородным смотрелся, как сейчас. Идешь в увольнение – шинель подогнана, сапоги блестят, шапка набекрень, как у Чапаева… А у Марыси вот такие глаза… синие…

Сергей слушал хриплый, прерывистый этот рассказ, и вплыла вдруг в холодный, пороховой гарью пропахший сарай белая воздушная фигурка с белобрысой челочкой. Марта, Марта, надо ль плакать, вспомнилось опять. Надо ль плакать, если Дидель вышел в поле…

– …Я говорю: почему нельзя? – продолжал Марлен. – Я же пропагандирую местное население в нашу пользу. Он орет: нельзя, и все тут! Всюду ему, олуху, шпионы мерещились. Ну, я уперся. А он меня – на губу. А я – рапорт по начальству. Тут, конечно, они взяли меня в оборот. Хорошо еще, что не под трибунал. Списали в инженерный батальон, в землекопы. Батальон как раз перебрасывали из Западной Белоруссии в Эстонию. Даже и не повидался с Марысей, не попрощался… Дай еще махорки, Серега… Ну вот, – выдохнул он облако дыма. – Знаешь такой город – Палдиски? Там мы копали, копали, как кроты, воздвигали батарею…

– Воздвигали, – повторил Сергей. – Кроты… Что это ты – вроде с насмешкой?

– Чего? – вскинулся Марлен. – Ты пойди, товарищ сержант, к особисту нашему, если он еще не драпанул! Доложи ему!

– Не ори. Тут бойцы отдыхают.

– Бойцы! – Марлен понизил голос. – Именно кроты слепые мы. Под Палдиски копали, потом на Эзеле, на Даго копали, батареи ставили. Ну и что? Остановили наши батареи немцев?

– Не остановили, так задержали. И перемалывают…

– Это мы своих людей перемалываем! Что мы за бойцы – инженерные батальоны? Мы же с лопатами, а не с оружием имеем дело. Разве нас обучали, как вести войну? Чего ж теперь поставили землекопов оборонять Даго, а сами удрали? На Эзеле полвойска бросили погибать, теперь и на Даго…

– Хватит, Марлен!

– По-дурному воюем, да ты-то, конечно, тут ни при чем… Ладно.

Он погасил окурок, хрипло покашлял, утих.

От ночного холода, от неприятного разговора было тоскливо на душе у Сергея.

Да и отдых оказался коротким. Заявился ротный из инженерного батальона, скомандовал подъем. К Сергею команда не относилась, но тут он услыхал голос Писаренко:

– Из сводной роты есть кто? Давай подымайся, Беспалов. Отходим.

Раздались недовольные голоса «землекопов»:

– Отдохнуть не даете… А патроны где? Подсумки пустые. Горячей жратвы третьи сутки нету…

– Патроны будут. Выходи по одному! И чтоб тихо!

Потянулись длинной цепочкой по обочине дороги. При свете немецких ракет – сразу с дороги прочь, в лесную темень. И опять – угрюмое безмолвное движение усталых людей на север. И тяжесть ручного пулемета на плече. Ладно хоть, что Марлен вызвался помочь Сергею – тащил коробку с дисками. Они все-таки были друзьями когда-то.