Девичьи сны

– А по-моему, так нельзя, – сказала блондиночка, сутулясь и оттого делаясь совсем маленькой, только голова над столом торчала. – Если я люблю Моцарта больше, чем Чайковского, значит, я преступница?

– Это значит, что ты несознательная, – объяснил Володя. – Но упаси тебя бог сказать, что паровоз изобрел Стефенсон, а не Черепановы, – в тюрьму угодишь.

– «В тюрьму угодишь», – передразнил «боцман». – Зачем опошлять серьезные вещи? Мы освободителями пришли в Европу, вон Ванечка до Кенигсберга дошагал, я на катерах до Польши добрался, Зураб кончил воевать в Венгрии – зачем же нам унижаться перед заграницей? Разве у них все так уж хорошо, а у нас все плохо?

– Я этого не говорю. – Володя нервным движением правил очки на тонком носу. – И я не виноват, Коля, что родился позже тебя и поэтому не воевал. Смею заверить, что…

– Да я и не виню тебя в том, что молодой. Только не надо иронизировать. Не в паровозе дело.

– М-мебель в Германии лучше, чем наша, – вставил вдруг Мачихин.

– Ну и что? Подумаешь, мебель! От кого, от кого, а от тебя, Ваня, не ожидал! – Николай залпом допил из стакана остаток водки и, морщась, помотал рыжей головой.

– Да просто запомнилось мне. Когда в Инстербурге вышел из госпиталя, я видел, наши офицеры т-трофейную мебель грузили, отправляли… П-понимаю, от нашей бедности эта трофейная горячка…

– Немцы полстраны разорили, как же не быть бедности!

– И до войны жили бедно. Н-но я не об этом… Рационализм заглушил в нас живое чувство, вот беда. Воля к жизни естественна. Но она непрестанно рождает в нас н-неосуществимые желания. Отсюда разлад. Если это глубоко п-понять, то можно научиться преодолевать волевые импульсы. Освободиться от страстей. Очиститься.

– Проповедь аскезы, – усмехнулся очкарик.

– Постой, постой. – Блондинка голубоглазо уставилась на Мачихина. – Я согласна, что надо преодолевать импульсы. Приобретательские, например. Могу проходить до смерти в обносках, сшитых из старой портьеры, – плевать. Но освободиться от страстей? Что это ты говоришь, Ванечка? Так можно потерять все человеческое.

– Точно! – будто молотком по гвоздю ударил Зураб.

– Да что вы, ребята? – тихо удивился Мачихин. – Читали Канта и ничего в нем не п-поняли? Преобладание нравственного долга над страстями, над бренным телом – в-вот истинно человеческое.

– Да, но из этого не следует, что люди должны подражать примеру самого Канта, – заметил Володя.

– Вот именно, – поддержал Николай. – Что ему до страстей человеческих? Точненько, по часам, ходил в свой университет. Сочинял теорию познания в благополучном Кенигсберге. Посмотрел бы он, что сделал с его городом Ваня Мачихин со своей армией!

– Или ходил бы по ночам, как мы с Ванечкой, на станцию разгружать вагоны! – засмеялся Зураб.

Володя сказал:

– Нет, я имел в виду другое. То, что он решил, что семейная жизнь мешает умственному труду, и остался до конца одиноким. Но твое подавление волевых импульсов, Ваня, это, кажется, не из Канта. Это Шопенгауэр предлагает освобождаться от гнетущих волевых импульсов с помощью эстетического созерцания…

Я слушала их разговоры с интересом – не то слово, но не знаю, как сказать, – просто никогда в жизни не было так интересно. Но все они курили беспрерывно, нещадно – и я не выдержала. Закашлялась, с трудом удерживая подступающую дурноту. Мачихин вывел меня на воздух – насилу я отдышалась…

На обратном пути, в электричке, я спросила, действительно ли он по ночам разгружает вагоны.

– Н-не каждую ночь, – ответил Ваня. – Раза два в неделю. На стипендию ведь не проживешь.

Мы стали встречаться. И не только в Публичке. Я ходила с ним в Русский музей, в Эрмитаж, и по-новому раскрывался мир искусства – Ваня судил о живописи не так, как я (нравится – не нравится), а серьезно, всегда пытаясь добраться до сути замысла художника.

– Но ведь то, что ты говоришь, и Володя, и Зураб, – это идеализм. Разве нет? Разве Кант не был идеалистом? – допытывалась я. – Ведь материя первична, а сознание вторично, идеалисты объясняли неправильно, наоборот. Разве нет?

– Все это г-гораздо сложнее, Юля, – мягко говорил Мачихин, словно втолковывая ребенку. – Диалектический материализм – одна из философских систем. Но не единственная. Гегель ввел диалектику как составную часть развивающейся мировой идеи. К материализму диалектика притянута н-несколько искусственно…

– Не может быть! – Я стояла на своем, затверженном в школе, институте. – Мир материален. И он развивается. От низшего к высшему. И мы познаем его в развитии.

– Не так п-просто, Юля. Познание вещей… ну, объективного мира… обусловлено познающим умом. Не надо путать познание с ч-чувственным восприятием. Существуют сверхчувственные духовные миры…

Он развивал непонятную мне систему взглядов, которой очень интересовался, – антропософскую теорию немецкого доктора Рудольфа Штейнера, работавшего в конце прошлого – начале этого века.

– А ты знаешь, моя фамилия по отцу – Штайнер, – сказала я. – Почти как у твоего философа. И у меня был дядя Рудольф.

– Так ты немка? В-вот как. Немецкий склад ума очень расположен к философии.