Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

В таких условиях тексты барковианы были достоянием лишь рукописной литературы. Встречались примеры более или менее явных барковианских аллюзий в печатной поэзии, как, например, использование Державиным одного из «сонетов» в своем анакреонтическом стихотворении «Шуточное желание». Но эффект строился в данном случае на соотнесении авторского текста именно с заведомо непечатным — хотя и известным читателю — источником. Зрелый Державин наверняка воздержался бы от подобной переработки, если бы откровенно неприличный «сонет» был включен в общий поэтический ряд. В условиях же исключительно «подпольного» бытования барковианы тут имело место не обычное литературное «состязание», а некая игра, основанная на своеобразном озорстве: литературный текст отсылал к тому, что лежит за пределами литературы, т. е. чего как бы и нет, но что присутствует в ином культурном измерении. В этом заключалось лукавое озорство державинских стихов. Еще более наглядно данный принцип обыграл Рубан, поместив в своем журнале переделку «Оды пизде». Эта публикация имела смысл лишь при условии ее правильной интерпретации: читатель должен был понимать, что перед ним известное барковианское стихотворение, «замаскированное» под печатную литературу. Самостоятельного художественного значения «Ода в похвалу любви», в отличие от «Шуточного желания», не имела, а представляла собой условный знак, намек не непристойные стихи [98]. Интерес публикации был в том, что печатное отсылало к непечатному.

Случаи же публикации текстов непосредственно барковианы в русской печати XVIII–XIX вв. нам неизвестны. Правда, в архиве неутомимого библиографа С. Д. Полторацкого сохранился листок с загадочной записью. Он находится в подборке выписок об И. Баркове. Данная запись датирована Полторацким «Брехово. 8/20 сент. 1832» и гласит: «Барков. Свед<ения?>. Дом был на Девичьем поле; управитель у него Крупицын, Алексей Алексеич. — Напечат. его произвед<ения> с портретом, кот. мне подарен Шул<ьгиным?> в 1829, а книжку печатную он — сжег; об<язательно?> достать; равно 6 рукописн<ых> тетрадей и книжку, напечат. в его типографии, О браках, перев<од из> Вольтера» [99].

В точности объяснить смысл этой записи затруднительно, не совсем ясно, о каком Баркове идет речь и он ли имел дом на Девичьем поле (чем «срамной поэт» Иван Барков никогда похвастаться не мог), что за книга была издана, а потом сожжена? Может быть, что-то здесь удастся прояснить, но, возможно, наш главный персонаж к этому уничтоженному изданию отношения не имеет, хотя факт такой не исключен.

Других сведений о возможных нелегальных русских изданиях «нецензурного» Баркова в XIX в. у нас нет.

Между тем сакраментальность имени Баркова была столь сильна, что интерес к его фигуре настойчиво искал своего разрешения в печати, и во второй половине XIX в. половинчатый выход был найден: произведения Баркова стали появляться в печати, правда, это были не «главные», не истинно знаменитые — пусть понаслышке — тексты. Публикаторы пошли двумя путями: во-первых, вспомнили о вполне «литературных» сочинениях Баркова — академического переводчика, издававшихся в XVIII в., а во-вторых, началось введение в научный оборот приписывавшихся ему рукописных полемических произведений, не относящихся к непристойной барковиане.

Согласно свидетельству Я. Штелина (см. с. 33 наст, изд.), полемические стихи Баркова уже с начала 1750-х гг. распространялись в достаточно большом количестве. Однако обращение позднейших исследователей к рукописной литературе показало, что его имя фигурирует лишь в связи с единичными текстами. Более того, остался неизвестным корпус произведений, соответствовавших бы штелинскому определению «на глупости новейших русских поэтов». Одно из ранних конкретных указаний на наличие атрибутируемых Баркову стихов в рукописном сборнике XVIII в. содержится в заметке П. П. Пекарского, сопровождавшей его публикацию эпиграммы на Шишкина и пародии на Сумарокова, автором которых был назван Ломоносов. В этом, датируемом примерно 1770-ми гг., сборнике «различных стихотворений, по большей части неудобных к печати», ряд текстов был подписан именем Баркова [100]. Что это за тексты, Пекарский не сообщил, но есть основания думать, что среди них были и не относящиеся к «Девичьей игрушке», а примыкающие к известной полемике 1757 г. вокруг «Гимна бороде» Ломоносова. Вероятно, на тот же самый сборник Пекарский ссылается и в биографии Ломоносова, где уже указывает, какие два стихотворения в принадлежащем ему (Пекарскому) сборнике приписаны Баркову: это «Пронесся слух…» и «О страх! о ужас! гром!» Из neploro стихотворения цитируется 7, а из второго 18 (с пропусками трех слов) строк [101].