Девичий родник

Во время пляски я случайно задел волосы одной из находящихся предо мной девушек. Огонь охватил меня, как извержение вулканической лавы.

— Прости, — вымолвил я.

— Пустяки, — ответила она, обернувшись. И из–под рассыпавшихся по лицу локонов сверкнула улыбка, пронзившая все мое существо.

Казалось, я выпил чашу вина. Аромат юного тела опьянил меня. Несколько раз наши взоры сталкивались — и мы оба замирали, пронзенные.

Наконец, когда силы стали покидать меня, я пропустил свой черед. Сев в стороне, у родника, на огромный камень, я принялся созерцать девушку.

Просвечивающие сквозь тонкую прозрачную одежду правильные линии ее тела и ослепительная грудь требовали капитуляции серебряного начара. Мой пристальный взгляд приводил ее в трепет, и она посылала мне улыбки.

Но вот она вышла из круга. И в ту же минуту стоящий рядом юноша последовал за ней. Сердце мое от волнения замерло. Ледяной холод сковал все мое существо.

Вдруг я увидел, что она направляется прямо ко мне. Ее огненный взгляд вновь обжег меня. Я поднялся с места:

— Прости, вероятно, ты устала. Отдохни, я уступлю тебе свое место, — сказал я.

Довольная, она поблагодарила меня. Взяв ее за руку, я усадил на свое место. Я почувствовал ее жар, он заставил задрожать тело, как будто я своим трепетом сотрясал мир.

Впервые я внимательно оглядел ее. Это была излучающая бушующую юность. Это была перерожденная в бушующую весну.

Ее ланиты озаряли закат, уста своею яркостью заставили померкнуть цветы… Юное тело излучало аромат, свойственный сформировавшимся женщинам, грудь вздымала стрелы в небеса.

Я призвал утерянную волю. Она беспомощно отозвалась… Я осмелел и сложил к ее ногам… серебряный начар вместе со всеми своими чувствами.

8

На утро Джурджейс объявил, что мы должны отправиться на осмотр Общины. Закусив молоком с хлебом, мы вышли.

На широкой, расположенной на краю Общины поляне юноши и девушки занимались физкультурой. Все тело их за исключением бедер было обнажено. Мы расселись на расставленные на возвышении скамьи. По знаку Бугатая начались игрища. Сперва состоялось состязание в бегах, потом упражнения в поднятии тяжелых камней. Были проделаны и упражнения, укрепляющие тело; наконец, было продемонстрировано метание стрел из лука и скачки.

После каждого состязания победителям раздавали–награды, а Шибра Хатун целовала их в лоб.

Созерцая эти юные, здоровые, мускулистые тела, Мильнир восторженно обратился к нам:

— Взгляните только на стоящую направо девушку, — заговорил он. — С точки зрения красоты — это идеал. Совершенство пропорций. Она безупречна. Лицо ее исключительно, необычайно. Шея, грудь, изящная линия бедер, колени, маленькие ножки — признак красоты. Но пока ей нет тринадцати лет и она еще не испила воды из Девичьего родника. Когда прикоснется она к нему, то красота ее распустится и засверкает еще ярче.

Музыкант Кавус прервал поэта.

— Это верно, — сказал он. — Но насколько прекрасней душевная красота! Если она обладает некрасивой душой, то ее внешний облик — нуль, потому что внешность должна соответствовать внутреннему миру. Ибо эти два понятия нельзя отделить друг от друга. Когда к физической красоте присоединяется красота душевная, создается полная гармония.

— Что ж больше завершает гармонию — тело или душа? — спросил с иронической улыбкой Ильюс.

Кавус, не задумываясь:

— Безусловно, душа.

— Можно ли довести дух до полного совершенства?

— Если и не до полного, то до относительно полного можно.

— В чем же ты видишь главный фактор в этом направлении?

— В музыке… Она смягчает, облагораживает душу, внушает ей гуманные чувства. Иных факторов, кроме музыки, я не вижу.

— Способен ли каждый изучить музыку?

— В той или иной степени выучиться музыке может каждый. Но одни воспримут ее талантливо и вдохновенно, другие — как обыкновенное ремесло.

— Рождается ли гармония в душе каменщика, когда он обтесывает камень, иль каменщика–кладчика, когда он возводит стену?

— Не думаю.

— Следовательно, и музыка такова. Лишь рожденная вдохновением музыка может пробудить в душе гармонию. Вдохновение — дар природы. Люди талантливыепохожи. Души бездарные далеки от божественного огня гармонии. Значит и значение, придаваемое тобою музыке, немного преувеличено.

В это время в спор вмешался Ахенасп.

— Я, — начал он, — не имею никакого отношения к музыке. Что кроется в ней мне неведомо. Я не могу верить ничему, что я не вижу и не ощущаю, но, работая как кузнец, я сделал некоторые наблюдения: после тяжелой работы, даже когда тело мое ощущает усталость, я чувствую в себе внутреннее удовлетворение, наслаждение. Тогда как в дни, когда я не работаю, меня охватывает молчание и покой.

— Так, так! — сказал Ильюс, прерывая его. — Кавус, в словах Ахенаспа есть сокрытая мудрость. Если и есть сила, пробуждающая в душе гармонию, это труд, ибо труд при посредстве тела дарит душе радость. Не внешность отображает внутренний мир, а наоборот, внутренний мир — проявление внешности.

9