Дэвид Юм. Его жизнь и философская деятельность

Окончательно устроившись в Эдинбурге, разделяя свои труды между занятиями, связанными с новою должностью, чтением и обработкой истории Великобритании, Юм находил время и для общения со своими друзьями, которые составляли около него тесный и весьма избранный круг. Одним из самых замечательных людей между ними был, без сомнения, Адам Смит. Знакомство его с Юмом состоялось еще в период школьного обучения знаменитого впоследствии политэконома, в то время, когда ему было не более семнадцати лет. Профессор университета Глазго Гетчесон обратил внимание на выдающегося ученика в классе и рассказал о нем Юму, говоря, что он хорошо сделает, если пошлет этому талантливому юноше экземпляр своего “Трактата”; Юм послушался этого совета, и таким образом завязалось сначала знакомство, а затем и дружба между двумя замечательными мыслителями XVIII века.

Очень интересную характеристику своей жизненной обстановки и своих стремлений в описываемую пору дает сам Юм в письме к доктору Клефэну. “Вот уже семь месяцев, как я завел свой собственный очаг и организовал семью, состоящую из ее главы, то есть меня, и двух подчиненных членов – служанки и кошки. Ко мне присоединилась моя сестра, и теперь мы живем вместе. Будучи умеренным, я могу пользоваться чистотой, теплом и светом, достатком и удовольствиями. Чего хотите вы еще? Независимости? Я обладаю ею в высшей степени. Славы? Но она совсем нежелательна. Хорошего приема? Он придет со временем. Жены? Это не есть необходимая жизненная потребность. Книг? Вот они действительно необходимы; но у меня их больше, чем я могу прочесть. Говоря короче, нет такого существенного блага, которым я не обладал бы в большей или меньшей степени; поэтому без особых философских усилий я могу быть покойным и довольным...”

“Так как нет счастья без занятий, то я начал труд, которому должен буду посвятить несколько лет и который доставляет мне большое удовольствие. Это „Британская (шотландские предрассудки не позволяли Юму сказать английская) история начиная от соединения королевств до настоящего времени. Я уже окончил царствование короля Иакова. Мои друзья уверяют, что моя работа успешна. Вы знаете, конечно, что на английском Парнасе самое вакантное место – это место истории. Слог, оценка, беспристрастие, старательность – всего этого оставляют желать наши историки; что до меня, то я пишу мое сочинение очень сжато, по образцу древних историков...” В автобиографии Юм говорит о своих исторических трудах следующее: “Я вознамерился писать английскую историю, но был устрашен мыслью писать такую историю, которая начинается 1700 лет назад; поэтому я начал ее с восшествия на престол дома Стюартов, то есть с такого времени, когда, казалось мне, склонность к возмущениям особенно способствовала уничтожению предрассудков и заблуждений. Признаюсь, что я был полон надежд на успех этого труда, думая быть таким историком, который не обращает внимания ни на силу, ни на шум народных предрассудков. А так как эти намерения могли быть понятны каждому, то я и рассчитывал, что мое сочинение будет одобрено всеми людьми. Но в этих надеждах я был бесчеловечным образом обманут, так как против меня поднялась общенародная молва, порочащая мое сочинение”.

Обе приведенные выписки крайне характерны. Из них видно, что за какие бы труды ни принимался Юм, все его старания направлялись к одной цели – к возможности такого благотворного воздействия на умы читателей, которым достигалось бы искоренение предубеждений, неправильных взглядов, предвзятых мнений и суеверий,– словом, всего, чем тормозится правильное развитие мысли, чем омрачаются здравый смысл и ясные понятия. Ради этой цели Юм начал свою историю именно с той эпохи, которая, по его мнению, характеризовалась первыми волнениями и выступлениями против умственной рутины; из этих же соображений он закончил третий, и последний, том истории восшествием на престол ганноверской династии. “Я не смею подходить ближе к настоящему времени”,– говорит Юм. Разумеется, дальнейшее приближение было опасно и даже невозможно для историка, который не ограничивался простым изложением фактов, но с· беспощадною строгостью проницательного критика указывал на темные стороны государственной и общественной жизни. Интересно и то замечание Юма, которое относится собственно к форме его исторического труда: “я пишу... сжато, по образцу древних историков”. Как сказались здесь те юношеские восторги, с которыми шестнадцатилетний Юм зачитывался Плутархом и Тацитом... Авторов, выбранных им своими руководителями в ту раннюю эпоху, Юм считает образцами и в зрелом возрасте, при полном развитии своих богатых умственных способностей. Не знаешь, чему тут больше удивляться: умению ли юноши остановить свой выбор именно на самом подходящем и пригодном материале для будущих самостоятельных трудов или постоянству философа, остающегося десятки лет верным тем влечениям, которые возникли в нем с первых лет его сознательной умственной жизни!