Дэвид Линч. Человек не отсюда

«Голова-ластик» – идеальный пример изобретательности, порожденной бедностью. Площадку Линч и съемочная группа обеспечивали одеждой со свопов и мебелью от благотворительной организации «Гудвил». Декорации квартир и даже часть кинопленки были выкопаны из студийного мусора. Съемки начались 29 мая 1972 года с травматичного визита Генри к своим будущим тестю и теще, мистеру и миссис Икс. Сцена, в которой Генри ерзает на диване, пока его маринует бесчувственная миссис Икс, была снята одним дублем. Но невозможно было и дальше снимать с той же интенсивностью с малюсенькой съемочной группой и укороченными рабочими часами – не говоря уже о том, сколько нужно было создать предметов. Работа режиссера для Линча – это в первую очередь упражнение по созданию мира. Нигде эта идея не утверждалась в той же степени, что в «Голове-ластике». Почти в каждой сцене фигурирует прихотливо смастеренный предмет или любовно текстурированная поверхность: планета, грозно нависающая над головой Генри в первых кадрах, росток, пробивающийся из горстки земли возле его постели, крутящиеся «рукотворные цыплята», которых мистер Икс подает на ужин, голова Генри, когда ему снится, что она отделяется от шеи, разные организмы, похожие на червей и на сперматозоиды, и, конечно же, сам мокрый, запеленатый в марлю, яйцеголовый младенец, которого Нэнс окрестил Спайком и чье происхождение по сей день остается бережно хранимым секретом. Даже похожая на ядерный гриб прическа Генри была чем-то вроде живой скульптуры, которую, к неудовольствию Нэнса, ему пришлось носить в течение нескольких лет.

Для Линча, привыкшего к ремесленным мастерским и художественным студиям, такой творческий метод был оптимальным. Он давал ему полный контроль над фильмом, такой же, какой имел художник над холстом. Элмс присоединился к работе над «Головой-ластиком» после временной работы помощником оператора у Джона Кассаветиса, режиссера, состоявшего при институте, который наполнил съемочную группу «Женщины не в себе» студентами института. После энергии свободы и преднамеренного хаоса съемок у Кассаветиса ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к невротическому вниманию к деталям в замкнутой вселенной Линча. Элмс рассказывал мне, как в один из первых дней на площадке он только подвинул реквизит на несколько дюймов, чтобы выровнять кадр, который он выстраивал, как другой член группы сказал ему: «Мы здесь реквизит не двигаем».

Очевидная проблема, когда создаешь практически все для фильма с нуля, – на это уходит вечность. Часто съемки приходилось останавливать, потому что нужно было доделать сложный кусок реквизита или разобрать и построить заново площадку, порой в одном и том же месте. Один из углов конюшен института киноискусства служил карандашной фабрикой из сна Генри, дирекцией фабрики и вестибюлем здания, в котором Генри жил. Весной 1973 года, когда грант киноинститута закончился, съемки резко остановились. Линча настолько выбил из колеи простой, который длился больше года, что он уже подумывал закончить фильм, используя покадровую анимацию и кукольного Генри. Чтобы было чем платить за жилье, он устроился разносчиком газеты «Уолл-стрит джорнэл». В итоге он насобирал денег по друзьям и родственникам, а институт согласился и дальше одалживать ему оборудование. Когда съемки наконец возобновились в мае 1974 года, Линч продолжил подрабатывать, отлучаясь в полночь на свой газетный маршрут: он изучил карты и нашел короткие пути – так ему удалось сократить время работы до одного часа.

В общем и целом, съемки «Головы-ластика» заняли четыре года. Когда группу в конце концов выселили из конюшен института, Линч доснял почти все оставшиеся сцены со спецэффектами при помощи мультипликационного станка, который установили в гостиной Элмса. То, насколько цельным выглядит законченный фильм, особенно впечатляет, если учесть, что он снимался по частям. Линч не только смог годами оставаться верным весьма специфическому настроению этого герметичного фильма, но и сумел внушить его тем, кто с ним работал, так что они были на одной волне, несмотря на нескончаемую череду препятствий и перерывов. Элмс вспоминает, что эта неопределенность как раз добавляла всему очарования: «Фильмы Дэвида уникальны отчасти тем, что они – некие тайны, которые он пытается разгадать. Мне кажется, мы все были увлечены, потому что не знали, что произойдет, и наблюдали за тем, как он это выясняет».