Девочка для шпиона

Я понимал, что возмущается Семен Семенович притворно, в шутку, чтобы не сглазить относительное благополучие сыновей. На самом деле он рад за них.

Перед тем как проститься, я, поддавшись внезапному импульсу, достал из кармана одну из ксерокопий письма, обнаруженного Олегом Величко в шинели умершего полковника Скворцова.

— Семен Семенович, посмотрите, как вам понравится такая шифровочка?

Моисеев взял у меня белый лист, поднес поближе к глазам.

— На шифровку не похоже, — заключил он.

— Тем не менее обнаружено в кармане у полковника Главного разведывательного управления. Если не трудно, покумекайте на досуге, а?

— Для вас всегда с удовольствием, Александр Борисович, — согласился Моисеев. — Что бы вы ни сказали, уверен, что интерес у вас не праздный…

— Очень может быть.

— Опять гусей дразните! — с укором произнес бывший криминалист и неожиданно предложил: — Знаете что, ребята, если у вас так все серьезно, я имею в виду, что Славин телефон на кнопке, давайте сделаем штаб у меня или у Шуры Романовой? Кому в голову придет, что вы между собой можете связываться через нас? Как думаете?

— Вполне, если вас не обременит.

— Меня — нисколько, и Александра Ивановна, насколько я знаю, скучает. Она ведь дама деятельная, не то что я, старая лабораторная крыса…

3

Моисеев был прав: сейчас Грязнов был, кажется, трезвее, чем после того, как мы простились с Меркуловым. Он шел почти не шатаясь, только в развалку, как морской волк.

— Давай так, Сашка, разгребусь после Балашихи — и закроем этого американца, на фиг. Буряк практически сознался, побудительные причины ясны, а чтоб за Исматом ехать, надо эскорт из внутренних войск брать, иначе не пустят никуда. А кто нам сейчас сопровождение даст, все столицу от дудаевских камикадзе охраняют, маловато шансов второго достать…

— Может, ты и прав, Слава, хотя боюсь, что устного, хоть и при свидетелях, признания будет маловато. Надо же кого-то посадить на скамью подсудимых за убийство высокого американского гостя. В принципе преступление раскрыто больше чем наполовину. Остальное можно и отложить до тех пор, пока на Кавказе не станет тихо. Но, прежде чем откладывать дело в долгий ящик, хотелось бы мне узнать, кто и зачем убил Мещерякову Катерину…

Дома, разбавляя выпитые водку и кофе чаем с медом, я положил перед собой оставшуюся у меня копию зашифрованной факсограммы из кармана Скворцова. Было бы на моих плечах поменьше усталости, а на часах поменьше времени, вспомнил бы захватывающее дух отроческое чтение — рассказ Конан Дойла «Пляшущие человечки». Единственное, что я смог сделать, пока карандаш не выпал из пальцев, это выписать в столбец все составляющие текст знаки, подсчитать количество одинаковых. А вот при попытке найти ключ к шифру, подставляя наобум вместо знаков буквы алфавита, я впал в глубокую дрему.

Чтобы не разбудить чутко спящих своих женщин, пробираюсь в спальню ощупью, по стеночке, как пьяный. Голова тяжелая, но это не угнетает, как после водки, потому что алкоголя в крови нет, есть только усталость и почти восторженное предчувствие подушки, о которую ударится сейчас с размаху вместилище аналитического ума.

В спальне бархатный мрак, и легкое дыхание жены и дочери трудноуловимо. То ли дело — когда здесь почивает хозяин. Пока я снимаю костюм и пытаюсь повесить его в шкафу на плечики, глаза понемногу привыкают к темноте. Крупицы света, проникающие в спальню через окно, словно заставляют отсвечивать белизну постельного белья. И я, уже не боясь придавить свою хрупкую музыкантшу, ныряю под одеяло и… натыкаюсь на худощавое, но округлое колено.

Колено медленно уползает на другую половину кровати.

— Явился, пьяница? — сонно шепчет Ирина.

— Являются привидения, а здесь вполне конкретный на ощупь человек, — бормочу я.

— Где?!

Она шарит рукой и по иронии судьбы попадает пальцами, нет, не в небо, скорее совсем наоборот. Мы, как говорится, не первый год замужем, поэтому Ирка смущенно хихикает, но руку не убирает.

А я, подчиняясь не столько мысли, сколько условному рефлексу, опускаю мягкую, расслабленную ладонь на ее не скованную лифчиком грудь. Некоторое время мы лежим молча, не шевелясь. Затем с некоторым удовольствием осознаю, что добропорядочное стремление поспать уступило место совсем иным желаниям.

— Это ничего, что тебе завтра рано вставать? — шепчу я.

— Ты же меня знаешь, Турецкий! — шепчет она в ответ. — Ради хорошего дела…

— Тогда пошли, — говорю я и сползаю с кровати.

У малышки сон чуткий, как у сторожевой собаки, поэтому громко разговаривать, шуметь, а тем более секс в спальне противопоказаны. И хотя мы оба люди не старые, но достаточно консервативные в некоторых вопросах, пришлось в последние пару лет заниматься любовью не на супружеском ложе, а где придется. Причем чаще это бывало днем.

Вот и сейчас мы тихонько перебираемся в гостиную. Стоим у стены между креслом и телевизором. Я тычусь лицом в теплую укромную ложбинку между грудей. Ирина крепкими и в то же время нервными пальцами музыкантши теребит ежик волос у меня на затылке так, что мурашки бегут по спине между лопаток.