— Прошу, Юль. Переоденься. — в его руках красовалась брендовая черная коробка, обвязанная белой ленточкой. — Я не дам тебе уехать, пока ты…
Я вырвала коробку из его рук, не дав договорить, и пошла в первую попавшуюся комнату, закрыв дверь на щеколду. Если нужно переодеть эту чёртову одежду, чтобы, наконец, покинуть особняк, я это сделаю. Сильнее, чем меня уже унизили, не опущусь.
Переоделась я просто молниеносно. Выйдя наружу, всучила Грозовскому его мокрые вещи и пошла наружу, на ходу собирая влажные волосы в пучок.
Надо будет сразу же выпить лекарство, как приеду домой, иначе слягу с простудой на несколько дней.
Грозовский остался стоять на месте, смотря мне вслед нечитаемым взглядом. И я его понимала. Если выбирать между матерью и практически незнакомой девушкой, которая до недавнего времени была, словно заноза в одном месте, будь я парнем, тоже бы выбрала сторону родного человека.
Но сердце предательски сжалось в ответ на подобные мысли.
Нет, я бы не сделала так в любом случае. Да и изначально не стала бы играть ни с чьими чувствами. Я просто дурочка. Дурочка, которая влюбилась в парня, наивно предполагая, что разница в социальном статусе осталась где-то в пятнадцатом-восемнадцатом веках. Когда все браки были по договорённости.
И хлебнула за наивность сполна.
Утешая себя тем, что это будет мне очередным жизненным уроком, быстро пересекла садовую местность особняка и вышла к кованным железным воротам, где действительно стояло такси.
Сев в машину, назвала домашний адрес и спряталась за водительское сиденье, чтобы никто не видел моих тихих слёз.
Роман Грозовский
Оказывается, тупо смотреть вслед уезжающей и явно расстроенной Снежинке, оказалось выше моих сил. Как бы она не старалась храбриться, но на дне её глаз я видел яркие капельки влаги, которые просились наружу. Но мелкая упрямица их сдерживала. Как и обычно.
Храбрая принцесса.
Мне хотелось броситься следом за ней. Преградить дорогу таксисту и забрать свою девочку оттуда. Сказать, что всё будет хорошо, и что я рядом. Но благородный порыв пришлось задавить до лучших времен.
Сначала мне предстоял разговор с матерью. Нудный и неприятный.
На улице было едва выше плюс пятнадцати, а я стоял в одной футболке и не замечал холода. Внутри боролись два чувства: ярость и нежные чувства к Снежинке. Поэтому я стоял так, как дебил, смотря вслед удаляющейся машине до тех пор, пока она полностью не скрылась из вида.
И только после, со странным, тяжелым чувством в груди, пошёл обратно в особняк, который разом изменился с присутствием матери. В нём стало неуютно. Как и было всегда, стоило Грозовской переступить порог.
Мама обнаружилась на кухне, попивающей чай. Стоило ей заметить меня, как чашка с характерным звоном была опущена на блюдце, а глаза матери осуждающе уставились на меня.
— И вот в кого вы с Кирюшей такие? Я ведь так стараюсь устроить ваше будущее.
— Идя по головам? Мам, я не узнаю тебя последнее время, — протянул, засовывая руки в карманы и избегая её нравоучительного взгляда.
— А я тебя, Ромаш. — тут же раздался ответ с горестным придыханием. Тонкие брови мамы выстроились в печальный домик. — Сдалась тебе эта… Временное увлечение. По ней же сразу видно, что она последний хлеб без соли доедает. Ни такта, ни вкуса, ни стиля. Замарашка, одним словом.
— Не смей так про неё говорить, — сам не узнал свой голос. Он походил на звериное рычание.
Предупреждающе взглянул на мать. Та в свою очередь схватилась за сердце.
— Какой кошмар, — начала драматический спектакль для одного зрителя, — он уже и на мать кидается. А я ведь просто пекусь о твоём счастье.
— Ага. — протянул скептически, исподлобья уставившись на маму. — Так печёшься, что готова свести меня с богатой пустышкой. Ты вообще общалась с теми двумя, которых привела на семейный ужин? — поинтересовался как бы между прочим.
— Сынок, ты меня в могилу сведешь. Аж сердце закололо. Принеси мне корвалол. Он в аптечке лежит в столовой. — прикрыла глаза женщина, изображая невыносимую муку.
Послушно поплёлся в столовую.
Как бы там ни было, но своим родителям я многим обязан. И очень сильно их любил. Да перечил, да мы много ругались, но перейти грань, когда ребенок перестаёт уважать своих предков, никогда себе не позволял и не собираюсь.
Мне хватало невыносимого чувства потери, которое я когда-то пережил. И вечного соперничества с братом.
Накапал маме корвалол и протянул, чтобы она выпила.
— Прости, мам, — неловко почесал затылок.
Нет, я не собирался отступаться от принятого решения и сказанных слов, но и доводить маму в планы тоже не входило.
— Я рада, что ты повзрослел, — раскрыла объятия.
Я неловко нырнул в них и похлопал маму по плечу, как можно быстрее отстраняясь.
— Ну, самый натуральный ёжик. Вечно со своими колючками, — её глаза разрезали морщинки-лучики. — С самого детства такой. Неугомонный и упрямый. Просто обещай мне подумать над моими словами.
Я кивнул.