Девочка и сигарета

— Попробуй обойтись пару дней без сигарет, тебе только лучше будет.

Похоже, она искренне желала нам добра. Увидев, что Латифа недовольна, сочла нужным пояснить:

— Я беспокоюсь о здоровье малышей, и потом, это для них плохой пример.

Ссориться с родными Латифа не хотела, а потому сдержала раздражение и докурила сигарету в саду под навесом, в холоде и одиночестве. А я повел ироническую атаку против шурина.

— Вы такие же лицемеры, как коммунисты былых времен. Чем больше выкурили сигарет, тем нетерпимее к курильщикам.

— Вовсе нет! Представь, я действительно не выношу табачного дыма. Мне очень неловко, но неужели так сложно выполнить наше единственное требование?

Это единственное требование создало в доме невыносимую атмосферу. Конечно, нужно было признать правоту хозяев и благотворность воздержания, к тому же необременительного, так как курю я мало. Вместо этого я с нездоровым любопытством стал наблюдать за гигиеноманией наших родственников. Оказалось, что табакокурение пугало их больше, чем я мог вообразить. После обеда мы с Латифой поднялись в нашу комнату и занялись сексом под аккомпанемент радио. После занятий любовью мне, как всегда, захотелось покурить (ведь так поступали все настоящие мужчины в детективах, которых я в отрочестве посмотрел немало), и я устроился с сигаретой на подоконнике. Я все предусмотрел: заранее принес блюдце, чтобы воспользоваться им как пепельницей, и открыл окно. В это время наш племянник проходил по саду. Он поднял голову и долго смотрел, как я пускаю кольца дыма. Я дружески помахал ему рукой, но он тут же побежал в гостиную ябедничать матери. Через пять минут она стала нервно покашливать в кухне (находящейся как раз под нашей комнатой), будто бы от дыма. Однако по законам физики дым не мог спуститься на этаж ниже; это был предупредительный сигнал — нас застукали. Мы испуганно замерли. Через минуту невестка поднялась по лестнице и стала прохаживаться перед нашей дверью, покашливая громче. Через полчаса, когда мы присоединились ко всему семейству на прогулке, она сердито заявила:

— Я очень прошу вас не курить в доме.

И для большей убедительности сунула нам под нос улику — блюдце с двумя черными, тщательно раздавленными окурками. Воскликнув: «Какая мерзость!» — она выбросила вещдок в мусорное ведро. Дети строго посмотрели на нас и назидательно сказали:

— Курение — гадость!

— От курения бывает рак!

Похоже, эта семейка вздумала нас перевоспитывать! Я был так унижен, что предпочел бы тотчас уехать, но Латифа сжала мою руку, призывая сохранять спокойствие и подождать со скандалом до дома.

Выходные еще можно было спасти увлекательными застольными беседами. Но, к сожалению, во взрослые разговоры постоянно вмешивались дети, которые сидели между нами и не давали обменяться ни словом. Едва лишь возникала интересная тема, они тут же встревали со своими рассказами — старший хвастался успехами в конной школе и жаловался, что у его друга игровая приставка круче; средняя трещала о некой Дженнифер, а младший отпрыск орал, уткнувшись носом в кашу. Восторженные родители поощряли их красноречие наводящими вопросами. В этом шуме глава семьи пытался время от времени как ни в чем не бывало завязать разговор… Иногда дети уходили в свою комнату, но и тогда нам не удавалось поговорить, потому что они тут же начинали ссориться и истошно вопить. Невестка Латифы бросалась их разнимать, а мы умолкали на полуслове и в полной растерянности наблюдали, как отец кормит младшего сына с ложечки. Веселая компания не смыкала глаз до полуночи.

В воскресенье вечером мы все, смертельно усталые, сели в поезд. Во время долгой поездки трое неутомимых чудовищ носились по вагону, толкая пассажиров. Старшие изображали индейцев и с воинственными воплями гонялись друг за другом, а младший ковылял за ними, тряся подгузниками. И так из конца в конец вагона. Мне было стыдно за свое бездействие, и я смущенно поглядывал на других пассажиров. Родители же уткнулись в книгу и делали вид, что единственные ничего не замечают, так как, видимо, считали бесполезным урезонивать детей (и были совершенно правы, с учетом их манеры воспитания). Наконец они осознали, что их отпрыски всех раздражают, и решили действовать, причем сначала долго перекидывали друг другу право первенства. Придав голосу всю возможную нежность, отец и мать просили детей успокоиться, сесть и играть тихо. Чада позволяли схватить себя, но потом начинали извиваться, злобно визжать, вырывались и опять принимались носиться друг за дружкой — сестра за братом, а следом малыш в подгузниках. Я завороженно следил за их беготней, словно в этом зрелище заключалось некое зловещее послание.

*