Я полагала, что время лечит все, и любовь тоже, и Архип успокоится вдали от меня, вернется к Динке, сделает то, чего от него так настойчиво требовали родители, и забудет меня, перестанет тешить себя несбыточными мечтами о том, что за стенами школы у нас есть будущее. Нет, конечно же. И после школы никто нам не даст быть вместе, и удивительно, что Архип этого не понимает. Скорее, понимает, но не хочется с этим соглашаться и мириться. Как с женитьбой на Динке. Уж сколько раз о том шел разговор, а он стоит на своем и не прогибается: не женюсь, и все тут.
Я даже по тихому гордилась им. Мой мальчик имеет железный характер, так рано повзрослел, как и я, научился ценить каждый миг, проведенный рядом с близкими — ведь просто побыть рядом, провести вместе вечер, целоваться вдоволь, да просто уснуть вместе на одной кровати, дано далеко не всем.
Раньше я никогда не задумывалась об этом, но теперь, когда я лишена таких простых, казалось бы, но необходимо важных вещей, волей-неволей задумаешься о том, что действительно важно. В то время, как мои сверстники бегают по кафе-кино, влюбляются-расстаются, ссорятся-мирятся, воюют из-за всякой чуши со своими родителями и обсуждают, как им удобнее спрятать шпаргалки на экзаменах, что неминуемо приближались с каждой неделей, я боролась за свою свободу, право голоса и решала непосильные задачи: как не любить того, кого любишь; как оттолкнуть того, кого сама желаешь целовать; как заблокировать в соцсети любимого мальчика; как смотреть спокойно, когда он целовал другую, чтобы вас не рассекретить; как отказать в свидании ему, если и самой жутко хочется рискнуть и пойти.
Я ощущала себя среди одноклассников некой старушкой, у которой проблем вагон и маленькая тележка, а у всех остальных в сравнении с моими проблемами — просто детские шалости и блажь, юношеский максимализм. Возможно, так кажется каждому человеку, ведь у соседей всегда трава зеленее, но все же мне было очень трудно нести свою ношу, я вообще не была уверена, что я и Архип это все просто вывезем и не раскроем себя хотя бы до экзаменов. Главное, получить аттестат и обрести статус независимых, тогда манипулировать нами Владимиру и отцу Архипа будет куда труднее. Только времени все-таки еще много…
Осторожно пробралась к себе в комнату, не став ужинать. Быстро приняла душ, переоделась в пижаму и улеглась в кровать. Погасила ночник, свернулась калачиком, обняла соседнюю подушку, представляя, что это Архип, и попыталась уснуть.
Когда-то давно мы с ним лежали вот так, вместе, на моей кровати. Хоть нас потом и поймал отчим и пригрозил мне снова монастырем, все равно эти чудесные минуты, что мы провели тут вдвоем, просто обнимаясь и держась за руки, снова вызвали улыбку на губах и теплое жжение в животе.
И от предвкушения свидания с ним тело тоже покалывало и волновало. Только бы никто нас не поймал… Но кто бы мог? Вряд ли хоть кто-то поймет так скоро наш обман. К тому же, повторять мы это в самом деле не намерены. Так, просто небольшая пауза, чтобы надышаться друг другом перед очередным длительным прыжком под воду друг без друга как без воздуха…
Утро начиналось как обычно. Мы собирались в школу. Еще вчера я запретила себе даже смотреть в сторону Архипа — потому что более чем уверена, что у меня горят глаза при виде него и в ожидании свидания. Уже сегодня вечером я должна буду наврать, что у меня дополнительная смена и не вернуться домой до ночи…
— О, ты гладишь? — задал очевидный вопрос Владимир, увидев меня в прачечной с утюгом в руках.
— Как видите, — показала я на утюг.
Моя школьная форма после стирки нуждалась теперь и в глажке.
— На-ка, — положил он на гладильную доску свою белоснежную рубашку, на которую я уставилась задумчиво. — Погладь-ка мне тоже.
Представляю, сколько она стоит. Не дай бог еще испорчу…
— Вы уверены? — подняла я глаза на него.
— Ну хоть что-нибудь ты умеешь делать? — спросил он. — По-моему, глажка рубашек не такая уж сложная задача.
— Ну… Я попробую, — неловко отозвалась я. Утюжить рубашки маминому мужу мне почему-то не очень хотелось, но отказываться повода я не видела. В конце концов, он кормит меня сейчас и не попрекает едой. Так неужели мне сложно будет погладить ему рубашку?
Я отложила в сторону свою форму, с которой, в общем-то, уже и закончила, и принялась утюжить сначала воротник мужской рубашки.
— Молодец, ты даже знаешь с чего начинать, — похвалил меня Владимир, внимательно наблюдая, как и что я делаю.
— Мама учила, — сухо отозвалась я.
— Да, — поднял глаза он от рубашки на мое лицо. — Твоя мама была умницей. И очень красивой. Ты, Кристина, очень на нее похожа.
— С-спасибо, — отозвалась я, странно себя ощущая. Мне показалось, или он как-то странно обо мне вдруг заговорил? Или он так скучает по маме? Мне уже стало казаться, что в этом доме о ней все забыли кроме меня. Разве что, вещи ее не все еще раздали…
— Ого, так тут занято, — услышала я голос Динки возле себя.
Она стояла со своей формой в руках и смотрела на утюг в моих руках.