Девочка, испившая Луну (ЛП)

- Простите, господа Старейшины, - наверное, он был отцом, - понятия не имею, что с нею сталось, словно одурела…

Женщина выскользнула к ним, когда Старейшины уже вошли в дом – и громко взвыла. Её блестящие чёрные волосы теперь казались извивающимися змеями, и она, как ядовитая гадюка, шипела и плевалась. Одной рукой она упёрлась в потолок, второй – прижимала маленького ребёнка к своей груди.

- Убирайся! – вырвался из груди крик. – Убирайтесь все до единого! Вы её не получите – иначе я плюну вам в лица и прокляну имена! Покиньте мой дом, иначе я вырву ваши глаза и скормлю воронам!

Старейшины смотрели на неё, распахнув рты, не в силах поверить. За обречённых детей никогда не боролись – их просто отдавали, и всё.

И заплакал один лишь Энн, но сделал всё, что мог, чтобы взрослые этого заметить не смогли.

Герланд, понимая, в чём дело, заставил себя ласково улыбнуться. Он показал матери пустые ладони, показывая, что не желает вреда, и за улыбкой спрятал сжатые крепко зубы. Доброта казалась почти что убийственной.

- Ведь это не мы отбираем её, моя бедная, запутавшаяся девочка, - в голосе Герланда чувствовалась нежность. – Это ведьма её возжелала, а мы делаем то, что она нам приказывает.

Мать издала странный гортанный звук, напомнивший вдруг им всем сердитого медведя.

Герланд опустил руку на плечо недоумённого, растерянного мужчины и нежно сжал.

- О, мой милый, ты действительно прав – твоя прекрасная, добрая жена и вовсе сошла с ума… - он делал всё, на что только был способен, чтобы только скрыть свой отчаянный гнев за обыкновенным беспокойством. – Редко такое бывает, но однажды, впрочем, всё же случалось. Мы должны проявить сострадание, ведь она нуждается в одной лишь заботе, а не в обвинениях…

- Ложь! – сплюнула женщина. Ребёнок зашёлся приступом плача, и женщина выпрямилась пуще прежнего, поднялась ещё выше по лестнице, на которой стояла, прислонилась спиной к склону крыши, словно пытаясь преподнести себя так, будто бы она могла и вправду оставаться здесь, вне досягаемости – и уберечь своего ребёнка. Дала ему грудь – и дитя тут же успокоилось.

- Если ты её заберёшь, - прорычала она, - я обязательно её отыщу – и заберу. Вы увидите, что я обязательно сделаю это!

- И посмотришь в лицо ведьмы? – рассмеялся Герланд. – И всё только ради твоей прихоти. О, бедная, потерянная душа! – его голос казался медовым, но в глазах пылали угли. – Горе заставило тебя потерять свою доброту, а шок разрушил скудное сознание, но это не имеет значение. Моя дорогая, мы сделаем всё, что сможем. Стража!

Он щёлкнул в комнату, давая сигнал войти вооружённым стражникам. Их всегда готовили отдельно, и этот отряд состоял из Сестёр Звёзд. На спине у них висели луки и колчаны со стрелами, в ножны на поясе были вложены короткие и острые мечи. Их длинные волосы были заплетены в косы до талии, словно в подтверждение долгих лет созерцания и боевой подготовки на вершине башни. Лица казались каменными, и старейшины, вопреки своей силой, тоже всегда отступали от них. Сёстры – пугающая сила, не те, с ким стоит шутить.

- Заберите дитя из рук сумасшедшей и проводите беднягу в Башню. Он посмотрел на выпрямившуюся, побледневшую вдруг мать. – Сёстры Звёзд знают, как собрать твои силы и исцелить ум, моя дорогая, и никогда не причинят тебе боль.

Охрана всегда была спокойной – и абсолютно беспощадной. У матери не осталось ни единого шанса. Спустя несколько мгновений её связали и утащили. Громкий крик эхом раздавался в тишине улиц, а после вдруг оборвался, стоило огромным деревянным вратам башни захлопнуться, запирая её внутри.

Младенец, которого передали Великому Старейшине, заплакал было, а после, казалось, всмотрелся в черты склонившегося над ним обрюзгшего лица, рассматривал все складки и подбородок. Взгляд казался торжественным, даже спокойным и немного скептическим, и Герланд не мог заставить себя отвернуться. Чёрные волосики, чёрные глаза, кожа, будто сияющий янтарь, и родинка на лбу в виде полумесяца, равно как и у матери. Обычно люди говорили, что это особенные дети. Герланду не нравились особенные – и этот ребёнок, конечно, тоже не нравился, ведь граждане Протектората могли посчитать это дитя своей надежной. Он наморщил лоб, нахмурился, надулся, но ребёнок в ответ только высунул язык.

Ну что за несносное дитя!

- Господа, - сказал он настолько церемонно, насколько только смог, - пришло время, - и именно в это мгновение ребёнку надо было оставить мокрое пятно на его одежде! Пришлось притвориться, будто бы он не чувствует этого тепла, но внутри всё кипело.

Она сделала это нарочно, старейшина в том не сомневался. Ну что за гадкое дитя!

Процессия всё же была привычно мрачной, медленно и невыносимо тяжёлой, и Герланду казалось, что он с ума сойдёт от нетерпения. Стоило только воротам Протектората закрыться за ними, стоило гражданам с их меланхоличными детьми скрыться в своих серых домишках, как старейшины ускорились, почти переходя на бег.

- Но почему мы так спешим, дядя? – полюбопытствовал Энтен.

- Тише, дитя! – прошипел Герланд. – Не отставай!