- Зачем кому-то идти на подобные неудобства для того, чтобы сделать книгу, что окажется полной тарабарщиной? – спросила она сама у себя, но ответа не было.
Луна прошлась по периметру комнаты, пробежалась кончиками пальцев по широкому столу и плавной линии корешков книг. Пыли здесь не оказалось, и отпечатки пальцы тоже не оставляли. И воздух казался не таким уж и затхлым, да она вообще не могла отловить здесь аромат какой-либо жизни.
- Эй! – вновь позвала она. Голос не разлетелся эхом. Казалось, слова просто вылетели изо рта и с мягким стуком врезались в землю. А ещё здесь оказалось окно, и одно его существование казалось совершенно удивительным, ведь она находилась под землёй, разве нет? Она спустилась вниз по лестнице. А что самое странное, снаружи она могла видеть полдень. Да ещё и пейзаж, который никогда в жизни не видела! И вместо кратера горы там оказался пик. Горный пик, вокруг которого вился страшный дым – словно это был чайник, который слишком долго кипел.
- Кар-р-р! – в очередной раз провозгласил ворон.
- Что-то не так с этим местом, - прошептала Луна. Волоски на руках встали дыбом, спина покрылась потом. Кусок бумаги слетел с одного из столов и приземлился на её руку.
- Не стоит забывать, - прочитала она вслух надпись.
- Да как я могла забыть то, о чём даже не знаю? – воскликнула она. Но кого она спрашивала?
- Карр-р-р! – возмутилась птица.
- Никто мне ничего не говорит! – закричала Луна, но на самом деле всё было совсем не так, и она сама прекрасно об этом знала. Иногда бабушка рассказывала ей об очень интересных и страшных вещах, и Глерк тоже рассказывал о чём-то таинственном и невообразимо запретном, вот только их слова упрямо вылетали из её головы в тот же миг, как только из кто-либо произносил. Даже сейчас Луна могла вспомнить отдельные слова и словно видела, как маленькие кусочки, маленькие кусочки разорванных бумаг срывались с её сердца и парили перед её глазами, а после растворялись в пустоте, словно их уносил ветер. "Вернись", - отчаянно стучало её сердце.
Она покачала головой.
- Я просто глупа, - промолвила она вслух. – Этого никогда не было…
Её голова болела. Это зернышко размером с песчинку казалось одновременно и бесконечным, и крошечным, таким маленьким и таким необъятным, и она думала, что её голова вот-вот расколется на маленькие кусочки.
Ещё один лист бумаги вырвался из стопки и скользнул ей в руки.
Там не было первого слова в предложении – оно словно растворилось в воздухе. Оно превратилось в пятно. А предложение дальше казалось до такой степени ясным. "… является наиболее фундаментальной и, тем не менее, это – самый плохо понимаемый элемент изо всех во вселенной, что только нам известны".
Она смотрела на лист.
- А что самое фундаментальное? – спросила она, поднося лист бумаги близко к собственным глазам. – Ну же, покажи себя!
И в тот же момент песчинка в её голове принялась размягчаться, отпускать её – понемножку. Она посмотрела на слова и видела, как расправлялись из дымчатого клубка буквы, как грязь стекала из них, как они медленно, но чётко проявлялись на бумаге.
- Ма… - беззвучно прошептала она, - гия, - она покачала головой. – Что это такое?
Звук гремел в её ушах. Всплески света мелькали перед глазами. Магия. Это слово что-то означало. Она была уверена в том, что оно что-то да значило. И была уверена в том, что однажды слышала это слово, вот только не могла вспомнить, где и когда это было. Да она едва-едва могла понять, как именно это произносить.
- Мммм, - начала она, чувствуя, что язык потяжелел и словно окаменел.
- Кар-р-р! – призвала ворона.
- М-м-м, - повторила она.
- Кар! Кар-р-р! Кар-р-р! – радостно возопила ворона. – Луна! Луна! Луна!
- Мммммагия! – выкашляла Луна.
Глава 26. В которой сумасшедшая осваивает навык и учится его использовать.
Когда сумасшедшая была маленькой девочкой, она рисовала. Её мать рассказывала истории о Ведьме, истории о лесе, но она никогда не была уверена в том, что это правда. По словам матери, колдунья поедала печаль, поедала души, поедала вулканы, поедала храбрых маленьких волшебник. По словам матери, у колдуньи были огромные чёрные сапоги, что могли путешествовать по семь лиг за один только шаг. И, если верить словам матери, то колдунья разъезжала на спине дракона и жила в башне, такой высокой, что та даже пронзала небо.
Вот только мать сумасшедшей была мертва. И колдуньи не было.
И в тишине башни, куда выше грязного туманного города, сумасшедшая чувствовала то, что никогда не чувствовала там, внизу. Она чувствовала, что влекла их. Раз за разом.
Каждый раз сёстры без предупреждения приходили в её комнату, щёлкали языком, видя потоки бумаги в комнате. Сложенные в птиц. Сложенные в башни. Сложенные в Сестру Игнатию – и затоптанные ногами сумасшедшей. Покрытые какими-то каракулями. И картины. И карты. Каждый день сёстры собирали бумаги в охапку и выносили их из клетки, чтобы замочить, раздробить и вновь превратить в новые листы в своём страшном подвале.
Но откуда это взялось – вот что спрашивали себя сёстры.