Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй

— Откуда? — Ара засмеялся. — Пентюх! Эх, кусок бы сала. Сейчас дороже золота. Чего смотришь? Давай крутись, если подыхать не хочешь. С дровами… Три вязанки принесешь, пять раз могут убить. Пошли, ушами не хлопай, сыпь за мной. Будешь на подхвате.

Я посмотрел на остатки тира… Вздохнул. Тир дяди Анастаса сгорел; говорят, он его поджег, — Анастасу приказали снять мишени, изображающие буржуев и фашистов, повесить мишени наших вождей. Дядя Анастас куда-то скрылся, а ночью сгорел тир…

— Трус! — подзадоривал меня Ара. — Идешь или сдрейфил?

Я догадывался, чего он хочет. Все переменилось. Нужно было идти и украсть что-нибудь. Не важно что. Переступить через невидимую черту, воспользоваться тем, что какая-то женщина зазевалась, и увести кошелку с продуктами, которые она буквально с боем раздобыла, отдала последнее… А дома ее ждут дети, старики… Нет! Я не мог сделать подобное. Не мог! Не потому, что был трус, а потому, что не мог предать что-то очень принципиальное, хотя в то время и плохо представлял, что означает это слово. Предать то, что было выращено с нежностью во мне школой, бабушкой, Советской властью, — все это, вся моя прежняя жизнь, откуда я вышел и которой я по сути дела продолжал жить, все те нормы поведения и отношения к людям, которые я иногда в какой-то мере нарушал в нашей жизни, теперь для меня были святыней, и предать их — значило бы, что меня победили. На моих глазах происходил зверский обман, который при фашистах назывался привычным словом «базар». Шел грабеж. Наглый, примитивный. Уже здесь, на базаре, между возов, фактически убивали людей. Не стреляли еще в открытую, не заталкивали еще в душегубки, это произойдет через двадцать часов, но убивать уже убивали — отнимали у них то, что они хранили всю жизнь как самое дорогое, самое заветное, что передавалось из поколения в поколение — от деда внуку, от прабабки правнучке… Отсюда люди уходили без прошлого..

И вдруг я нахально, не стесняясь, подошел к возу, на котором сидела толстая баба, жена полицая, — он тут же что-то прятал в мешок, — взял огромный, упругий шмат сала и пошел…

— Люди, ратуйте! — пискнула баба и замолкла.

— Ты, ты, ты! — заорал полицай, прыгая почему-то на одной ноге и волоча за собой мешок. — Я тебя. Брось шутки!

Я побежал. И зря. Я бы и так растворился в толпе. За мной никто не побежал, потому что никто не обратил на меня внимания. Полицай орал обиженно:

— Держи вора!

Я прижимал сало к груди, и только смерть могла отнять его у меня. Ара бежал впереди. И когда мы выскочили в садик у горкома, где было полным-полно фрицев, тут уже началась охота. Сначала вялая, затем более оживленная. Так травят зайца, когда он бежит по полю, и спрятаться негде, и собаки вот-вот схватят, охотники улюлюкают, пока общий азарт не возбудит их настолько, что кто-то из них не вскинет двустволку и не сразит зайчонка самой мелкой дробью. Развлечение… Вроде закуски перед обедом.

Когда я выдохся, когда сломался, когда мне стало наплевать, я наткнулся на Ирку Коваленко. Она сидела с пехотным офицером на лавке. Не знаю, может, это и был ее жених, который обещал увезти ее в Германию.

— Вадька, ховайся! — крикнула Ирка и отодвинула ноги.

Я нырнул под лавку.

Мимо по гравию протопали сапоги жандармов. Фриц меня не выдал — у них, фронтовиков, свои счеты с жандармерией, а может, Ирка упросила, но факт — я остался живым. И сало не обронил. Килограммов десять. Упругое, белое с розовой прослоечкой…

Я вылез из-под скамейки… Ирка что-то говорила. Я не почувствовал ни капли признательности. Эх, была бы граната, я бросил бы ей под ноги. Ой, как хотелось метнуть гранату или, как говорили в гражданскую, бомбу. Она мне была необходима — граната, как украденный шмат сала.

Мать Ары сказала:

— Отнесите Коротких.

— А мы разве должны? — возмутился Ара.

— Забыли? Они вечером уезжают. Сегодня пятое. Приказ не видели двенадцатой комендатуры?

— Ничего мы не забыли, только уезжать им не надо. Их убьют. Вот увидите.

— Ты всегда пугаешь, — устало сказала мать. Она сидела на кровати. Она уже ходила после болезни. — Поднял панику, что арестует гестапо. Кому ты нужен? Не лезь куда попало, и никто тебя не тронет. Вот когда я пойду на работу… Начну работать…

— Много ты понимаешь, — ответил Ара. — Никуда ты не пойдешь. Тебе нужно питание. Гляди, сколько сала раздобыли, гляди.