Девочка из Франции

Нет, это была не комната, а настоящий зал, залитый светом сияющий зал невиданной красоты! И сколько людей! Некоторые из них сидели, задрав ноги на спинку кресел. Лица у всех взволнованные, возбужденные. Несколько человек стоят в оконных нишах. Они громко разговаривают, кричат, перебивая друг друга. Кто-то наигрывает на рояле, а молодой негр, в клетчатом пиджаке и в светлых, великолепно выглаженных брюках, с рассеянно-равнодушным видом выделывает под эту музыку удивительные коленца, засунув руки в карманы. На столах теснятся бутылки всевозможных форм. В лужицах пролитого вина плавает пепел, на скатертях и на полу валяются окурки. Несколько мужчин держат на коленях блокноты. Когда появилась новая партия детей, вечные ручки разом заскрипели по листкам блокнотов. Пять женщин остановились у двери. Дети озирались, широко открыв глаза; один шестилетний мальчуган расплакался. В этот момент от группы споривших в оконной нише отделился высокий, крупный мужчина и, покачав головой, жалобно сказал своему секретарю:

— Ну, что же ты!.. Опять эти визгливые щенки!

— А черт их знает! — крикнул секретарь.

— Убирайся, малец, убирайся! — простонал киноартист и брезгливо указал на дверь.

Секретарь вытолкал мать вместе с ее плачущим мальчуганом. Артист устало погрузился в кресло.

— Долго ты будешь меня мучить? — слабым голосом спросил он секретаря. — Надеюсь, это последние! После них — ванну, горячую ванну!

Актер поднял стакан и, прищурив глаза, задумался. Пальцы пианиста бешено бегали по клавишам. Негр равнодушно вскидывал руками и ногами. Звонил телефон. Крича и хватаясь за голову, прыгал из стороны в сторону секретарь, а женщины, которых теперь осталось лишь четверо, стояли и ждали. Вдруг киноартист, сидевший с закрытыми глазами, вытянул один палец.

— Подходите! — сказал секретарь.

И одна из женщин, подталкивая перед собой сынишку, робко выступила вперед.

Приоткрыв сонные и пьяные глаза, артист посмотрел на ребенка и поморщился.

— Нет, нет! Я не вынесу… Какой безобразный ребенок! Знаешь, его уродливость причиняет мне чисто физическую боль, — сказал он секретарю.

Тот коротко бросил женщине:

— К выходу! — и потащил ее к двери.

Мадам Мишо стиснула руку Жанетты:

— Видишь, деточка, все идет хорошо!

Жанетта, чуть скривив рот, взглянула на бабушку. Как странно… Значит, бабушка не понимает того, что чувствует она? Разве бабушка не видит, как подергиваются губы у этой женщины, с какой жалостью и нежностью прижимает она к себе своего мальчугана? «И вовсе он не безобразный, — решила Жанетта. — Бледный и слабенький ребенок. Штанишки прикрывают только колени… А обут в огромные мужские ботинки — в них поместились бы и две такие ножонки, как у него. С первого взгляда видно, что вырос бедняжка в голоде и нищете. Чего же им еще?! Ведь им такие и требуются…» И Жанетта, в первый момент завороженная роскошным, сияющим залом, растерявшаяся от множества людей и громких голосов, вдруг отрезвела. Суровым, осуждающим взором она окинула комнату, словно желая навеки запечатлеть в памяти эти лица, всю эту картину. Ванну заказал!.. Словно испачкался, выполняя какую-то грязную физическую работу…

У Жанетты от обиды комок подступил к горлу. Сверкающие глаза, затененные густыми ресницами, сузились в щелочки, и она сказала бабушке очень громко, на весь зал:

— С меня довольно! Пошли, бабушка!

Испуганная мадам Мишо успокаивала ее:

— Ты что, с ума сошла? Для чего же мы здесь ожидали целых два часа? Ведь наша очередь подошла. Будь умницей, Жанетта! — И она толкнула девочку вперед.

Киноартист слегка пошевелился и выпустил в лицо Жанетты целое облако дыма. Когда же девочка быстрым движением руки попыталась отогнать от себя эту удушающую пелену, артист вдруг оживился. Он сказал что-то по-английски секретарю, который продолжал суетиться, уже совсем запыхавшись. Секретарь бросил Жанетте:

— Повернись!

Жанетта повернулась спиной к артисту и чуть-чуть наклонилась вперед. Кто-то засмеялся. Дико громыхал рояль.

— Что ты умеешь делать? — спросил секретарь.

— Всё, милостивые господа! — быстро залепетала мадам Мишо. — Она всё умеет, истинная Мистингет, очень ловкая и…

— Сколько тебе лет?

Жанетта молчала. Из-под темных ресниц гневным огнем вспыхнули ее зеленоватые глаза. Бабушка снова ответила вместо нее:

— Скоро двенадцать, милостивые господа.

Последовали довольно длинные переговоры. Несколько журналистов поднялись с кресел, с интересом посматривая на худенькую девочку. Крикуны, спорившие в оконной нише, тоже обернулись к киноартисту; а тот, встав с кресла, шагнул к девочке и опять что-то сказал секретарю.

— Знаешь ты хоть что-нибудь по-английски? — спросил тот.

Глаза Жанетты вновь сверкнули. Киноартист, изобразив на лице приветливую улыбку, сам повторил вопрос:

— Знаешь ты по-английски… Ну хоть одно — два слова?

Жанетта энергично закивала: да, да!

— А ну-ка, скажи!

Жанетта шагнула вперед. Вытянув тоненькую шею, она почти коснулась головой груди киноартиста и звонким, сильным голосом сказала:

— Amy, go home!