Девочка из Франции

…Тоненький женский голос теперь приближается. Белая фигура несется к ней с моря, улыбается, хотя лица не видно. Счастливая Жанетта поет с нею вместе, но фигура вдруг исчезает. Жанетта прыгает на одной ножке через белые черты, проведенные мелом, — вот столовая, тут телефон и радио… радио поет, поет во весь голос. Над площадью Бароша небо багряно-красное, расцвеченное оранжевыми полосами, отметившими путь пролетевшей бури. Из спальни дверь ведет в ванную, и там маленький Стефан Вавринек усердно моет грязные ручонки. А Жанетта все прыгает на одной ножке и так легко, что чуть не взлетает в воздух, и поет все громче, громче, но все-таки слышит, как Мари Жантиль ехидным голосом сестры Анжелы спрашивает Эржи Шоймоши: «Не угодно ли ответить, где находится пролив Ла-Манш?» А Жанетта, по-прежнему невесомая, летает над меловыми чертами и поет все ту же песенку, хотя с замиранием сердца ждет ответа Эржи. «Пролив Ла-Манш находится между Англией и континентом Европы. Самая узкая его часть — шириной в тридцать три с половиной километра; он соединяет Северное море с Атлантическим океаном». Какое облегчение! Лицо у сестры Анжелы сердитое. Ей приходится признать, что она ошибалась: в Венгрии живут вовсе не варвары — смотрите, эта Эржи Шоймоши прекрасно знает, где находится пролив Ла-Манш! Стефан в ванной комнате весь так и скрючился от смеха… а наверху, в воздухе, так тепло, так хорошо…

Жанетта долго не открывала глаз. Свернувшись калачиком под одеялом, она старалась не сделать ни одного движения, боясь спугнуть сон. Однако краски вдруг поблекли, картины, только что казавшиеся так тесно связанными между собой, потеряли смысл, и их место заступила действительность. Наверно, тетя Вильма вошла в комнатку Жанетты, выключила радио и накрыла ее одеялом. При слабом свете электрического фонаря, проникавшем со двора, комната была особенно уютной, а под одеялом так хорошо, тепло… И Жанетта в очаровании полусна еще раз со злорадством представила себе озадаченное лицо сестры Анжелы.

Так менялось настроение заброшенной на чужбину девочки. В худеньком теле трепетало взволнованное сердечко, то свыкаясь с новым, то изнывая от тоски по родине. Жанетта переходила от радости к отчаянию и была словно легкая лодочка в незнакомом море. Новая жизнь поражала неожиданностями, и в первое время Жанетте казалось, что всюду, куда ни ступи, ее ждет ловушка. Она стала осторожной, подозрительной, судорожно цеплялась за воспоминания о своем старом маленьком мирке, считая их самой прочной, незыблемой точкой опоры. Заметив, что в сердце ее просыпаются теплые чувства к тете Вильме, она с любовью и тоской обращалась к бабушке, мысленно беря ее под защиту, словно спокойная, рассудительная и такая добросердечная тетя Вильма, славная, любящая порядок женщина, уже самим своим существованием подчеркивала недостатки бабушки. Сидя в своей маленькой хорошенькой комнатке, Жанетта с тоской вспоминала темную и холодную трепарвильскую берлогу и упрямо твердила про себя: «Нам хорошо было, мы ведь не чванились всяческими коврами да картинами!..» Иной раз вечером, когда ее охватывало приятное волнение при мысли, что завтра она пойдет в школу и еще на шаг приблизится к вратам тайн, которые постепенно открывались перед ней, обращая загадочное в обыкновенное, она торопливо гнала от себя радость и, язвительно скривив губы, решала, что не пойдет завтра в школу, останется дома и напишет письмо трепарвильским друзьям. Чуть ли не от урока к уроку менялось и ее отношение к учительницам, к одноклассницам. Она по-прежнему молча наблюдала и держалась настороже. Она сидела рядом с Аранкой Пецели, на месте больной Каталины Бэде, и по ее равнодушному виду можно было заключить, что ее нисколько не интересуют все эти рассказы учителей на венгерском языке, хорошие или плохие ответы, школьный распорядок, новые для нее правила и отношение к ней девочек. Даже самой себе она не признавалась, что и во сне и наяву все это неотступно занимало теперь ее горячую головку.