Девочка из прошлого

Складывает руки в замок, ресницы дрожат. Нервничает. И я понимаю из—за чего. Поэтому беру под локоток, помогая выйти. Цепляю сумку с техникой, прижимаю девочку к себе и веду на улицу. Кажется, все—таки придется поговорить нам сейчас. Как бы подобрать слова, чтобы не испугать, не обидеть, не расстроить?

Думай, Давид, думай!

— Сядем в машину? Или на улице постоим? Сашуль?

— Можно в машине? — Согласен. Все—таки больница не самое лучшее место для разговоров. И фора в пару минут мне не повредит. Такие разговоры без подготовки — то еще «удовольствие».

Помогаю Саше устроиться на сиденье, пристегиваю ее. Обходя машину, замечаю отца: стоит, прислонившись к капоту, и внимательно наблюдает за нами. Машу рукой, на что получаю уверенный жест «класс» и широченную улыбку. С этим «благословением» отчаливаем.

Сначала обдумываю вариант обсудить животрепещущий вопрос в офисе. Но видя, как сильно девочка сжимает руки, планы меняю. Резко заворачиваю в первый же съезд, паркуюсь под деревьями, поворачиваюсь к ней.

— Скажешь сама, что тебя тревожит или мне начать?

— Я… я сама… Я, — отворачивается, — я не знаю, как объяснить. Попробую.

Голос дрожит, не отдавая себе отчета в действиях, отстёгиваю ремни и прижимаю дрожащее тело к себе. Делюсь своей уверенностью. Передаю через прикосновения свою нежность и заботу. Саша чему—то кивает, и продолжает:

— Давид… Дейв, — слегка улыбается, — у меня же никогда не было семьи. Ну—у, в самом настоящем значении этого слова. Понимаешь? – Пока не очень, но киваю, хоть она и не видит, сидя ко мне спиной. — Нет, брат как мог максимально мне дал любовь, заботу. Что мог и даже больше. И вот ты же тоже. Я сегодня вспоминала, как мы жили раньше. Мне кажется, что я тебя тоже помню. Но я про другое хотела…

Мне кажется, или она собирается плакать? Разворачиваю к себе и перетягиваю на колени. Хочу смотреть в ее глаза. Что не пойму, прочту в них. Наша эмоциональная связь сейчас настроена как никогда. Я физически ощущаю ее метания, волнение и боль.

— У девочек есть мама. Которая подскажет там, поддержит. — Слезы катятся, но она их словно не замечает. — Мама, которая научит. Я…

Саша закрывает лицо руками и громко всхлипывает. Секунду жду и убираю руки, начиная целовать щеки. Ничего другого, чтобы немного отвлечь, в голову не приходит. В моменте такой откровенности у самого внутри все дрожит. И не зря.

— Я так мечтала о маме. Маленькая, когда была в детдоме. Когда к нам пришла девочка из семьи, чьи родители погибли… моя соседка по кроватям… она рассказывала про родителей. Нам было по четыре года, по четыре! Но я до сих пор помню, как засыпала и представляла, что мама читает сказку, как мама поправляет одеяло, гладит по волосам… — Саша стирает мокрые дорожки ладонями и машет головой, — я… я просыпалась, ждала, а ничего не менялось. Ничего! Я ведь совсем не помню своих родителей. Не помню ни лиц, ни голоса.

На горле сжимается кулак, не меньше. Слов нет, могу только хрипеть. Внутри агония. Варюсь в ее боли, в осознании того, с чем она живет все годы.

— И вот ты. Я согласилась ехать к тебе… ну пожить… как… как…

— Как моя девушка? — выдавливаю. Голос все еще сиплый.

— Да. Как девушка. Но это все как—то… быстро как—то. Понимаешь? Как это выглядит? Я не знаю! Не знаю! Как правильно и как неправильно? А вдруг ты решишь, что я легкодоступная? А я же… — отворачивается, — я не знаю, мне некого спросить. И еще я боюсь, что ты…

— Саш, — поворачиваю ее голову к себе, — посмотри на меня. Ты все делаешь правильно. Так, как подсказывает твое сердце. Хорошо? Никаких мыслей про легкую и доступную в твоей голове быть не должно. — Проговариваю медленно, не моргая. Подкрепляю свои слова поцелуем в висок. — Ну если только про легкую, ничего же не ешь. — Пытаюсь пошутить, да ситуация не та.

— Саш, я задам тебе один вопрос. Можешь не отвечать, но… В общем, вокруг да около ходить не будем. Я правильно понимаю, что ты девственница? — Задавая этот вопрос, я уже знал некоторые подробности десятилетней давности. Пока у матери был, Тим скинул инфу. После произошедшего насилия Саше сделали несколько небольших операций, в том числе гименопластику.

На прямой вопрос девчонка напрягается, а затем вовсе отворачивается и отстраняется. Но места стеснению сейчас нет.

— Сашуля—я—я, здесь только ты и я. Никто нас не слышит. Смущаться не надо. Давай договоримся? — Доли секунды на самом деле для того, чтобы найти уместные слова. — Посмотри на меня. Пожалуйста.

Сползает с колен и перемещается на свое сиденье. Прижимается лбом к стеклу, голову не поворачивает. Трогаю за острое плечико.

— Давай так? Ты меня сейчас услышишь и пока сама не захочешь, к этой теме не возвращаемся? Хорошо?

— Да.

Уф. Хоть ответила.

— Саш, я понимаю твои страхи и чувства. И даю слово, что… что без твоего согласия ничего не будет. Мы будем ждать столько, сколько нужно тебе. Только ты решаешь и устанавливаешь границы.

— А если… Давид, а если я вообще никогда не смогу? — В голосе такое отчаяние, что самому реветь хочется.