Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной

— Вот так, — с осуждением вещает Скоморох холодной сучке. — Вот так оно и бывает, когда пытаешься удержаться на игле. Представь себе тончайшее полотно, растянутое над бездной, по которому изнутри ведут иглой. Чтобы удержаться на нем, не упасть в пропасть, нужно бежать, прыгая с острия на острие. Чем короче прыжок, тем больше жизни, а вместе с ней и боли, чем длиннее прыжок, тем меньше боли, но больше иллюзии… Все, что считается жизнью, лишь прыжок с острия на острие, инерция, где нет свободы. Свобода только в одном — прыгать или не прыгать!

Стелется кровавая дорожка. Крошево осколков и презрительный прищур Скомороха, насилующего холодную сучку. Холодная сучка любит, когда ее насилуют. Запрокинутая голова, черные волосы елозят по лужам, ноги, задранные чуть ли не к ушам, закаченные глаза, белые щеки. Пальцы в белых перчатках впиваются в бедра. Скоморох обожает оставлять свои метки — синяки и ссадины, засосы и прикусы.

Наваждение. Наваждение, обладающее всеми признаками Auszeichnung, отмеченности живого, телесного всматривания. Черные руки черными змеями, белый свет огненными лучами, белая кожа, голые ноги… Психоделия обыденного восприятия. Пьяная болтовня и тоскливая тоска по чему-то такому, что лежит по ту сторону абсолютного страха. Сколько не прикидываться бедной девочке, сколько не потратить золотых монет, сколько не сделать минетов Алданам и Хуякам, а трезвый факт останется упрямым и незыблемым — страх, страх, СТРАХ, страх!!!

— Ты думаешь, что философы не любят и не умеют трахаться? Что быть «философом», значит жить «вечно и в стороне»? — целую багровеющую головку с чернильным отсветом и продолжаю:

— Скажу по секрету — истинный философ живет «не по-философски» и «не мудро» и, прежде всего, не умно. Истинный философ чувствует бремя и обязанность подвергаться многим испытаниям и искушениям жизни, — щекочу кончиком языка уздечку, — он постоянно рискует, он ведет скверную игру… Но это не значит, что сегодня твоя сперма будет проглочена. Хорошо?

Тянусь еще раз поцеловать головку, но семя уже извергается густой кипенной струей, заливая губя и подбородок.

— Я обожаю философию, — стонет эфиоп твою мать.

20. Постельные беседы о метафизике

— Лежи, лежи, я все сделаю сам, — успокаивающее тепло с соска исчезает. Шлепают по полу голые ноги. Солнце переместилось к очередному окну. Истома. Сотни атомарных фактов, к которым сводится такое сложное ощущение — «после трах». И ведь не собиралась давать. С каких пор дают посреди белого дня? СТРАХХХХ… Озноб прокатывается от темени до пяток. Теплая рука возвращается на венерин холм. К губам касается сигарета. Раздвигаю ноги, раздвигаю губы. Щелкает зажигалка.

— Курение после yebli есть высшее проявление знакомства с голливудской киноиндустрией. Ты замечаешь, как киноштампы захватывают обыденную жизнь? Они точно вирусы, информационные вирусы проникают сквозь мельчайшие трещины и ссадины городской цивилизации, размножаются в ослабленном теле феллахов двадцать первого века, образуя твердый шанкр человека цивилизованного. Смолим после yebli, держим пришедших на пороге, кричим «вау-у-у!», делаем, копируем еще тысячи мелочей, которые отнюдь не так безобидны, как кажутся…

Пальчики продолжают активную работу. Приходится шире развести колени. Теплые губы шепчут в ухо:

— Это и есть твоя работа? Расскажи еще о философии.

Пуская к потолку колечки:

— Тогда разговор пойдет о самых простых вещах…

— Простых? — недоверчивый смешок.

— Самых простых, — уверяю. — Самое сложное — говорить о том, что является простым и очевидным. Все равно, что пытаться думать о том, как ходишь, как дышишь, и не просто думать, но еще и анализировать, контролировать такой процесс… Философ занят наиболее обыденными вещами… Философ — всегда учащийся… Дилетант… сороконожка… осьминог с тысячами щупалец… так… очень хорошо… как сладко…

— Не отвлекайся… говори…

— Сознательным мышлением философов руководствуют инстинкты. Логика! Да позади всей этой логики нет ничего, кроме физиологических потребностей, и уж им решать, что в тебе превалирует — любовь к хлебу с маслом или страсть к совокуплению…

— Непростой выбор…

— А теперь сам не отвлекайся… Разве не о нас говорил Ницше, о том, что нужно выжидать появления новой породы философов, философов опасного «может быть», имеющих иной, обратный вкус и склонности, нежели трижды проклятые метафизики? Вот — философ новой породы, ибо предпочитаю быть бесстыжей, чем косить глаза от стыда и благоволения…

— У бесстыжих особый вкус…

— Почему?

— Они не так сжимают ноги, когда ходят, сидят и лежат. Их промежность подставлена всем ветрам… она принимает ароматы полыни, а не пропотевших от стыдливости прокладок… Самый неприятный вкус у девственниц…

— Надо будет попробовать.

— Есть на примете девственница?

— Нет, скорее стыдливая.

— Главная тонкость — не давай ей подмываться, не пускай в душ. Душ перед сексом хуже смеха во время секса…

— Смеха?