Девочка, которая пила лунный свет

– Антейн, что ты опять стоишь с этим своим видом!

– Антейн, ты что, забыл про закуски?

– Антейн, почему у тебя вся мантия в каких-то пятнах?

Антейну казалось, будто он ничего на свете не в силах сделать как надо.

Да и дома было не лучше.

– Почему ты до сих пор ходишь в учениках? – каждый вечер сердито спрашивала за ужином мать. Иногда она стучала при этом по столу ложкой, так громко, что слуги подпрыгивали от неожиданности. – Брат мне обещал, что к этому времени ты уже будешь старейшиной. Он обещал!

И так она кипела и бранилась до тех пор, пока не начинал плакать Вин, самый младший из Антейновых братьев. В семье было шестеро детей, все – мальчики, и Антейн – старший. По меркам Протектората семья у них была маленькая, и с тех пор, как умер отец, мать думала лишь о том, как добиться для сыновей всего самого лучшего, что только мог предложить Протекторат.

Ведь неужели же сама она не заслуживает самых лучших сыновей?

– Дядя говорил, что такие вещи быстро не делаются, – тихо ответил Антейн, посадил братишку на колени и стал покачивать, пока малыш не успокоился. Антейн достал из кармана собственноручно вырезанную из дерева игрушку – маленькую ворону с выпученными глазами и хитроумно спрятанной внутри погремушкой. Братишка обрадовался и тут же сунул ворону себе в рот.

– Пусть твой дядя говорит что хочет, – распалялась мать. – Мы заслужили эту честь! То есть ты заслужил, сын мой.

Антейн в этом сомневался.

Он извинился и встал из-за стола, пробормотав что-то насчет работы, которую надо сделать по заданию Совета, хотя на самом деле хотел потихоньку уйти на кухню и помочь кухарке. А потом – в сад, помочь садовнику, пока будет светло. Вечером он ушел в сарай, где резал по дереву. Антейн любил работать с деревом. Ему нравилось все: надежность древесины, неброская красота спилов, приятный запах опилок и масла. Мало что в жизни он любил больше. Он взялся за работу и работал до глубокой ночи, стараясь отвлечься от мыслей о своей жизни. Приближался очередной День Жертвы. Надо будет снова придумать повод улизнуть с церемонии.

На следующее утро Антейн встал до рассвета, надел свежевыстиранную мантию и отправился в Дом Совета. Первой его ежеутренней обязанностью было прочесть жалобы и просьбы, которые жители города царапали кусочками мела на сланцевой стене, и решить, какие из них заслуживают внимания, а какие можно просто стереть или смыть.

(– А вдруг они все заслуживают внимания, дядя? – спросил как-то раз Антейн главу Совета старейшин.

– Так не бывает. И потом, отказывая этим людям, мы делаем им добро. Они учатся принимать свою долю. Узнают, что на их просьбу могут и не ответить. И живут в смирении и печали, как им и подобает. Так, ладно, где мой чай из циринника?)

Потом Антейн проветривал комнату, составлял список дел, взбивал подушки, предназначенные для костлявых седалищ старейшин, опрыскивал приемную какой-то душистой жидкостью, которую изготавливали в лабораториях Звездные сестры, – вероятно, аромат должен был заставить посетителей оробеть, онеметь, испугаться и преисполниться благодарности одновременно, – а затем стоя следил за входящими в здание слугами, окидывая каждого царственным взглядом. Потом Антейн вешал мантию в шкаф и шел в школу.

(– А если я не умею смотреть царственным взглядом, дядя? – спрашивал мальчик снова и снова.

– Тренируйся. Тренируйся, и научишься.)

Антейн брел по направлению к школе, с удовольствием ловя проблески солнца. Через час небо затянет облаками. В Протекторате вечно стояла пасмурная погода. По стенам и вымощенным булыжником улицам расплывался туман, вездесущий, как мох. В этот ранний час людей на улице почти не было. «Жаль, – подумал Антейн. – Так и не увидят солнца». Он поднял лицо и на миг ощутил пробудившуюся надежду и уверенность в будущем.

Он перевел взгляд на Башню – черное, дьявольски сложное сооружение из камня, в котором воплотились спирали галактик и траектории звезд; маленькие круглые окошки смотрели прищурившись, будто глаза. Та мать – та самая, безумная, – все еще была в Башне. Безумицу держали под замком. Ее лечили и не отпускали уже целых пять лет, но так до сих пор и не вылечили. Память Антейна сохранила безумное лицо, черные глаза, родинку на лбу – мертвенно-багровую, пылающую. Мальчик помнил, как женщина отбивалась и забиралась под крышу, кричала и защищалась. Воспоминания не оставляли его.

Он не мог простить себе того случая.

Антейн зажмурился и попытался отогнать завладевший им образ.

«Ну почему все так? – Боль в сердце не проходила. – Неужели нельзя как-нибудь по-другому?»