Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье

Мягкая черная конская голова уставилась на них прозрачными глазами, пышную гриву, украшенную острыми зазубренными раковинами, трепал ветер. Не считая этих украшений, глаштин был наг – чего Сентябрь давно перестала так уж сильно смущаться, – только колени и локти его были закрыты серебряными доспехами. Цвет кожи глаштина попадал в тон морю.

Глаштин изготовился преградить им путь ножом, хотя, чтобы остановить их, вполне хватило бы его сине-зеленых горящих глаз, похожих на сигнальные огни самолета. Но тут в этих огненных глазах мелькнуло что-то вроде узнавания, и глаштин с прищуром уставился на Сентябрь.

– Это же ты, правда? – прошептал он. – Точно, ты, кто же еще. Я тебя помню. Помнишь меня?

В нос его было вдето серебряное кольцо, как у быка. Сентябрь попыталась вспомнить именно этого глаштина. Зажим ярлоппов потеплел на ее груди. В глубине памяти что-то оживало.

– Кажется… кажется, помню, – прошептала она в ответ, и тень Субботы шевельнулась рядом с ней. – Кажется, однажды, давным-давно, ты забрал мою тень. На реке. – Сентябрь старалась скрыть от него, как она дрожит. В тот день он был страшен и жесток, и она помнила прикосновение этого костяного ножа.

Глаштин наклонил свою благородную голову, и вся его свирепость улетучилась. Он заговорил тихо и дружелюбно:

– Да, я сделал это, дитя из рода человеческого. Если ты хочешь узнать меня получше, то скажу тебе, что мое имя – Овсяный Рыцарь. По тебе видно, что тогда ты меня испугалась, тебе стало страшно. Я и был страшным, потому что такова была моя работа – быть страшным. Я стремился к ужасности, и мне приятно думать, что я часто достигал цели. Но Королева Пустоты, благословенно будь ее имя, разрешила мне наконец свернуть мою ужасность и спрятать ее в кофр в глубине моей души, надежно заперев на ключ. Ты знаешь, прежде чем Маркиза насильно завербовала нас буксировать паромы, я был миролюбивым пареньком, хотел стать фермером и выращивать стихи. Тебе, наверное, странно это слышать. Здесь, внизу, это очень простая работа, совсем не рыцарская. Рыхлишь копытом голубое поле, поливаешь водой и солнечным светом, и стихи так и прут из земли, как гигантские тыквы. – Глаштин мягко фыркнул, напоминая себе о правилах общения. – Я слыхал, что в твоих краях это не так легко.

Сентябрь вспомнила о стихах, которые ее заставляли писать на уроках в школе, о том, как она часами подбирала рифмы к тому или сему. Она любила поэзию, ей нравилось, что в хороших стихах слова пригнаны друг к другу как кусочки пазла. Но, по ее собственному мнению, ей самой так и не удалось сочинить хотя бы одно хорошее стихотворение. В ее стихах слова подходили одно к другому примерно как сломанный кран и злая коза.

– Да, потруднее, – признала она.

Овсяный Рыцарь кивнул:

– Так мне и говорили.

Несколько гибких юношей с лошадиными головами выглянули из плетеных домиков. Они проворно выскочили на песок и, замерев, уставились на Сентябрь. Овсяный Рыцарь положил холодную серо-голубую ладонь на ее руку.

– Прости, – сказал он. – Мы причинили тебе зло. Преломи с нами хлеб, и мы загладим свою вину.

Овсяный Рыцарь повел их к костру, а остальные глаштины вынесли чаши с чистой свежей водой, салаты из люцерны и яблок, овсянку, усыпанную кусками сахара, пропитанными медом и сливками, толстые сочные водоросли, черешки папоротника. В овсяной каше пряталась маленькая жареная птичка-ту́пик, поблескивающая коричневым жиром. Глаштины сидели на траве, скрестив ноги, и брали пищу руками, что могло показаться вульгарным, но на самом деле в их исполнении выглядело довольно мило. Сентябрь заметила даже несколько глаштинок с кольцами в бархатистых ушах, а не в носах. Баклажанчик отдавала должное угощению, но при этом все время посматривала на море, будто ждала, что на горизонте что-то появится. Суббота ел с большим аппетитом. Аэл ограничился овощами.

Овсяный Рыцарь представил своих соплеменников: Просяного Рыцаря, Кукурузного Рыцаря, Ячменного Рыцаря, Яблочного Рыцаря и Бобового Рыцаря, а также девочек-лошадок, которые тоже назывались рыцарями – Гречишный Рыцарь, Рисовый Рыцарь и Рутовый Рыцарь. Все они по очереди пожали руку Сентябрь, одновременно прикладывая руку к сердцу. После ужина Овсяный Рыцарь раздал каждому по глиняной чашке с яблочным какао, и они все вместе вышли на темный песчаный пляж. Хрустальная луна показывала на своем молочном лике четкую цифру V. Длинные пирсы из выбеленных солью досок уходили далеко в лунного цвета море. Сентябрь смотрела, как волны разбиваются о берег и превращаются в пену из крошечных черных бриллиантов.

– Я ведь сама так решила, ты знаешь, – сказала Сентябрь, смущенная затянувшимся молчанием и почтительностью Овсяного Рыцаря. – Сама согласилась на это. Я могла бы позволить вам забрать девочку-оборотня, а сама помалкивать… хотя, может, и не могла. У меня не очень хорошо получается держать рот на замке. Но ты не должен чувствовать себя злодеем. Это был мой выбор.