Девочка, Которая Выжила

– Про то, что творческие способности противоречат воле к жизни.

– Это Брешковский так сказал? – жена разложила ростбиф.

– Да, и он, кажется, прав.

Елисей похолодел.

– Ерунда, – сказал он. – Полно было жизнерадостных гениев.

– Например? – парировала Аглая.

– Пушкин.

– Погиб в тридцать семь лет.

– Моцарт.

– Погиб в тридцать пять.

– Черт!

– Черт – это композитор такой или поэт?

Елисей судорожно шарил в памяти. Должен же быть кто-то, кто-то великий и прекрасный, кому нравилась жизнь, кто прожил долго и счастливо, насоздавал кучу светлых шедевров, кто-то, кому памятник стоит на главной улице. Гендель? Но Генделя Аглая не знает. Мендельсон? Но при всем своем благополучии он умер в тридцать восемь лет. Кто там у нас стоит в центре Москвы? Маяковский? Покончил с собой. Есенин? Покончил с собой. Высоцкий? Извел себя наркотиками и водкой. Грибоедов? Убит. Черт!

– Искусствоведы, ешьте ростбиф, – вмешалась жена.

Аглая взяла отца за руку и сказала:

– Пап, ты за меня переживаешь? Я не покончу с собой, не бойся.

– Ешьте ростбиф.

– Он, кстати, прекрасный, – Елисей принялся жевать. – Как тебе удалось?

– Я освоила твой термометр для мяса.

Расставаясь с женой, Елисей не взял ничего совместно нажитого. Некоторые его рубашки остались висеть у бывшей жены в шкафу. Даже переехал в новую ее квартиру термометр для мяса, которым она прежде не умела пользоваться.

Колокольчик звякнул. Барменша Маша провозгласила счастливую минуту, но в баре не было никого – будний день. Елисей не торопясь подошел к стойке и заказал «тройного Юрика», так у них в баре нежно назывался виски Isle of Jura. Маша плеснула на глаз, и это было щедро. Села напротив, подперла кулаками голову.

– Хочешь поговорить об этом?

– О чем? – Елисей сделал большой глоток и почувствовал, как будто узел в груди расшнуровывается. – Нет, не хочу. Лучше ты расскажи мне что- нибудь.

– У меня истории невеселые, – Маша улыбнулась.

– У всех невеселые.

– Ну ладно, – Маша плеснула глоток виски и себе. – У меня бывший муж пытался покончить с собой, нажрался таблеток и взрезал себе вены. Потом испугался и позвонил мне. Я пришла, а он там весь в крови и в блевоте.

– Ну, что? Откачали?

– Перебинтовала, вызвала скорую, отмыла кровь и блевоту.

– Ну так что? Откачали?

– Откачали сволочь. Только как мне теперь давать ему детей на выходные? И как бы я сказала детям, что их папаша сдох?

– А сколько у тебя детей?

– Трое. Девочка, девочка и мальчик.

– А муж кто по профессии? Что-нибудь творческое?

– Очень творческое – бездельник!

– Почему ж ты вышла за него замуж?

– Потому что я была монахиня, сбежавшая из монастыря, а у него был красивый мотоцикл.

– Резонно.

Елисей покачал в воздухе пустым стаканом, и Маша плеснула туда еще «тройного Юрика». Сделал глоток и спросил:

– А скажи мне, как по-твоему – все люди сошли с ума или остался кто-то нормальный?

– По-моему, – ответила Маша, – все!

Часть вторая

Глава 8

– Вы сегодня с нами, Максим Максимович? – звонили из отдела полиции.

– Так точно, – ответил в телефон старший следователь Следственного комитета Максим Печекладов, и это значило, что по Басманному району в тот день заступил на дежурство он. Была та самая проклятая пятница. Незнакомый еще Максиму Елисей Карпин получил от подруги приглашение на ужин к ней домой. Незнакомые еще Максиму студентки Аглая и Линара сидели на довольно скучной лекции по истории фотографии и, передавая друг другу тетрадку, рисовали комикс-фанфик про Нэдзуко Камадо, японскую девушку, которая стала демоном-людоедом, но не хотела есть людей. Комикс у Глаши и Нары получался смешной, кулинарный, Нэдзуко в нем пыталась готовить вегетарианские блюда, но, как ни крути, все выходил бифштекс из человечины.

А Максим Печекладов сидел в своем кабинетике, заваленном бумагами, строчил постановления. У него в портфеле лежала только что переведенная на русский книга капитана Чарльза Джонсона «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами». Максим любил читать про пиратов, полагая, что только про пиратов можно прочесть правду. Полагая, что все люди на свете хотели бы презирать закон, грабить корабли и насиловать женщин, все так бы и поступали, если бы могли остаться безнаказанными, но только пираты следуют обычным человеческим наклонностям открыто под страхом виселицы.

Книжка лежала в портфеле, но почитать не получалось. Надо было настрочить сорок восемь постановлений. О наложении ареста на… О проведении экспертизы с целью… О приобщении вещественных доказательств к… У Максима Печекладова в производстве было одновременно двадцать три уголовных дела. Но только одно из них было почти доведено до суда, хотя предстояло написать еще «объебон» – так на сленге следователей называлось обвинительное заключение.

На стене, бурой оттого, что прошлой зимой протекала крыша, висела красивая большая цветная благодарность от главы Следственного комитета Александра Бастрыкина. В столе лежали три взыскания от непосредственного начальника. Так что Максим сидел и строчил.