– Мы переехали в Бостон около трех лет назад, когда маме по дешевке предложили купить квартиру в районе Чайнотауна. Признаться честно, мне тогда было все равно до финансовых дел нашей семьи, я беспокоился только о продаже загородного дома, в котором так хорошо было летом отдыхать на веранде. Да, я был тем еще ворчуном, с этим не поспорить. Мы с мамой собирались начать новую, лучшую жизнь без отца и воспоминаний о нем, планировали закрыть долги и чуть позже, поднакопив средств, выбрать жилье подальше от шумного центра. Разумеется, в новой школе меня приняли не сразу, но было глубоко наплевать на мнение других людей – именно в тот период у нас началась погоня за любым центом. Мы экономили, как могли, но я до сих пор не могу простить себе некоторых вещей. Только недавно вдруг осознал, насколько глупо было просить в магазине мороженое, учитывая то, что за такую же цену можно купить кукурузной крупы или риса на несколько дней вперед.
Джек рассказывал размеренно, теперь немного прикрыв глаза и все глубже погружаясь в историю своего детства, заодно вместе с этим сортируя воспоминания по разным полочкам. Кажется, он полностью совладал с эмоциями и больше не ощущал непонятного жара в груди и подступающих к глазам слез. Более того смог спокойно доесть пончик и, не прерываясь, продолжать некогда тяжелую для него беседу:
– Но дело не в том, что бедность мешала нам радоваться жизни – мы по-прежнему гуляли в парке по воскресениям, проводили время вместе, иногда наведывались в гости к новым знакомым в городе. Правда, потом все начало меняться. Даже слишком быстро, так незаметно, но стремительно, что я с трудом отковыриваю в памяти эти моменты, – брюнет поморщился и залпом выпил очередную чашку чая. – Мама не могла смириться с нашим положением и искала любые способы заработать хоть самую малость. Тогда я не понимал, как, пропадая из дома на целую ночь, можно на следующее утро вернуться с деньгами в кармане. Мы не жаловались на жизнь, не просили у кого-либо помощи или поддержки, только однажды я заметил, что мама стала как-то странно и натянуто улыбаться. В течение всего дня она позволяла этой некрасивой и искусственной улыбке портить свое лицо, а потом… Потом я увидел правду. Одной ночью (хотя я не был уверен, что это единичный случай) мне не спалось; на душе было так гадко и неспокойно, что я решил рассказать об этом матери – черной тенью скользнул от своей комнаты на кухню, откуда слышались какие-то звуки. Казалось, что человек, сидящий у окна и согнувший до невозможного спину, поет грустную песню, но потом мне стало ясно, что это были судорожные всхлипы. Она плакала, Рэйчел, но делала это тихо и бесшумно, лишь бы только не разбудить меня, понимаешь?
Джек опустил голову и проглотил рвущиеся наружу слезы. Не нужно было этого делать, ни к чему было начинать, ведь прошлое уже не вернуть. Он бы не сидел сейчас здесь и не корчился от душевной боли под жалостливым взглядом рыжеволосой счастливой девчонки.
– Слушай, я вижу, как тяжело тебе говорить об этом, – вмешалась молчавшая до сих пор Рэйчел. Ее всегда веселые глаза потемнели и потеряли бьющуюся в них живую искру. – Давай закончим. Возьмем эти несчастные пончики и эклеры и пойдем смотреть какой-нибудь глупый фильм, только, умоляю тебя…
Она не договорила и встала с пола, тут же отворачивая свое лицо в сторону и с таким трудом сдерживая дрожь в голосе. Разумеется, глубоко в душе Дауни ее ненавидит – ей никогда не испытать того, что он пережил, не прочувствовать самой эту горечь разлуки с близким и дорогим человеком. Девочка может только удрученно кивать, втайне радуясь своей нынешней жизни и постоянно сравнивая ее с рассказом парня, отмечая все новые и новые преимущества, прежде казавшиеся пустыми мелочами.