Жила-была девочка Кира. Она была молчаливой и строгой к себе девушкой. По-настоящему взрослой и, казалось, немой. Она постоянно упрекала себя за это – за то, что видит и не говорит, «А ведь как бы я могла изменить этот мир и живущих в нем людей в лучшую сторону» – думала она. «Зачем же и от чего же я постоянно молчу?» Она хотела говорить, но не могла. Толи потому что она была хорошо воспитана в духе «Господьской Барышни», толи потому что она была излишне чрезмерно застенчива, она и сама не знала.
Однажды ей всё это изрядно надоело и она заставила себя сказать. Она сказала мальчику, который так ей нравился, что он ей интересен и пригласила его в кино. Мальчик был очень рад и удивлён и напуган одновременно. Рад, потому что Кира была красива и хороша собой, она умела за собой ухаживать и отлично одевалась и выглядела. Удивлён, потому что никогда бы не подумал, что такая гордая и независимая Кира может испытывать хоть какие-нибудь там, но человеческие чувства. Напуган, потому что у него никогда и в помине не было такой девушки, как Кира, и он совершенно не знал, как себя с ней вести и что вообще делать и не делать. К тому же, он не хотел её обидеть.
Они отправились на прогулку. Кире нравилось в Степане то, что он был весёлым и открытым, с чувством юмора и с нисходящей с лица улыбкой. Они катались на теплоходе и им было легко и хорошо вместе молчать.
Девочка думала про себя «Как же хорошо, что я решилась на такой шаг! Я заговорила. И ни с кем-нибудь, а с ним. Сразу. Вот, оказывается какая я смелая». Мальчик думал: «Что же делать? что же делать. Обнять? Ударит? Поцеловать? Нет, рано. Куда пойти потом? Как себя вести? Скромнее? Или понапористее?» – мучили его вопросы.
Река Ока, по которой плыл теплоход с музыкой и танцами, то была спокойна, то вздыбалась лёгкими волнами от центра реки к краям-берегам, то и вовсе таяла, как будто её и нет. И совсем не важно, чем закончилась эта ещё одна короткая или длинная история, важно, что она была, и был этот опыт, и что каждый принимал другого ровно таким, каким тот был в тот момент и именно тогда. Свирепо просто и по-людски человеческо.
15.
Пятнадцать вовсе задалась:
15. Не злорадствовать
Жила-была девочка и звали её Никак. Она была баловнем судьбы, всё и всегда давалось ей легко и не сложно. Она любила болтать, сочинять пустяки и просто быть ветром. Она ходила на тусовки и во всём и всегда видела одни плюсы. Ну и минусы, конечно. И понеслось… Она упрекала всех и себя в том, что ну никтошеньки не мог открыть бутылку шампанского. Можно было просто поржать над ситуацией, или пустить на самотёк, но только не Никак. Она раздувала из этого целое событие, разбирала его по пазлам и полочкам, копалась, ковырялась и пронюхивала его от и до. Во всём видела потаённый смысл или вселенского масштаба заговор. А, казалось бы, простая бутылка незамысловатого шампанского с бракованной на её беду пробкой. Никак лютовала от радости, наблюдая за старательным добрым мальчиком, который корчился в судорогах и потугах открытия бутылки и уже не помышлял о продолжении вечера в её компании и уж тем более ночи.
Никак была несамоутвержденной в жизни, с забитой соцсоветами головой, полна детских комплексов и сомнений, всего на свете боялась и потому отчаянно делала вид, что ничего и никогда не испугается.
16.
Шестнадцать была с ней покорна:
16. Никому ничего не доказывать и не объяснять
Жила-была девочка Ефросинья. Девочка жила одна. С тремя детьми. В глухой деревне. Топила печь и маялась с водой. То водопровод, незамысловатый, но рабочий, который смастерила она сама, перемерзнёт зимой от недостатка тепла в доме, то приходилось ходить в колодец через дорогу, а, как известно многим ответственным мамочкам и папочкам, воды в доме с таким обилием детей должно быть много.
Она не гасла Не горела. Она жила, скорее тлела. Она была совсем одна на небосклоне как луна. Светила ей и освещала: И незатейливый очаг И казанок на печке старой И даже мышек вонь и шлак. Она была совсем одна И не жалела. Ни себя Ни их Ни дом Ни даже маленьких мышей. Ей было больно от потерь. Потери в прошлом. Не вернуть. Лежал пред ней неведом Путь. Лежал Стоял или Горел… Она же шла. Всем свой удел.
Самыми главными учителями в её жизни были её дети. Она изменяя свои привычки и привычные представления о жизни, руководствуясь голосом Сердца и Души всегда давала им разбираемое для следующего этапа приготовления мясо, а могла и вовсе не оставить мясо для затеянного блюда, сразу и сейчас скармливала всё им, если они так уж вдруг его захотели. Девочка варила варенье и давала детям его есть столько, сколько их душенькам угодно, а не упёрто и упорото закатывать всё в банки НА ЗИМУ и ВПРОК! «Потому что так нада!? Кому нада?? Им надо здесь и сейчас, а что будет потом одному Богу известно, так что и пусть себе наедаются наздоровье!» – думала кухарочка.
Шашлык и ветер! День чудесный
И даже дождик пусть пойдёт
Люблю я быть одна на свете
А мир за дверью подождёт.
Люблю себя в начале Мая
Когда весенний чудо-дождь
В меня «по уши» обливая
Влюблён! И радуги всё ждёт!)