Девочка, которой не было. Мистические истории

– Послушай, там впереди… я знаю… в твоем мире. Грядут перемены. Будь осторожен. Когда тебе будет очень страшно, прежде чем выйти из-за угла – вспомни мою считалочку, прочитай вслух. Ладно? Задержись на несколько секунд. А теперь мне пора.

Они снова обнялись. В этот раз Элизабет просто исчезла: моргнул – а ее уже нет.

Во время первой мировой войны Константин Михайловский чудом избежал гибели: замешкался за углом цирюльни, пуля чиркнула по кирпичам.

В 1920 г. благодаря связям отца Костя нашел Бедного Художника в послереволюционном Петрограде. Тот жил в обветшалой квартире без всяких средств к существованию. Вид имел жалкий, потрепанный, сильно постарел, сгорбился. В разбитом серванте виднелись корешки альбомов. Молодой человек с трудом выкупил фотографии Элизабет. Художник плакал, причитал. Получив деньги, расхохотался, сунул банкноты в карман, уселся на пол, стал рисовать на обрывке оберточной бумаги. Он был безумен.

Константин аккуратно подписал последнюю карточку, сделанную второго сентября, «E.A.», что означало «Elizabeth. Autumn», или «Элизабет. Осень».

Через много лет работники архива посчитают надпись инициалами фотографа, о чем сделают пометку прямо на карточке.

Мы не одни Арина Остромина

«Да что такое! Опять замок заело!» – Катя резко выдернула ключ, распахнула дверь, торопливо забежала в квартиру. Прислонилась к стене, пытаясь отдышаться. Стояла не шевелясь, пока не услышала мамины шаги в коридоре. Наклонилась, начала развязывать шнурки на кроссовках.

– Катюш, ты что так рано? Дождь пошел?

– Да нет, что-то живот заболел, решила вернуться.

– Ладно, я пока начну сырники жарить, приходи!

Катя закрылась в ванной, включила воду, села на пол. Ее трясло. Перед глазами снова и снова вставала одна и та же сцена: тело в темном спортивном костюме медленно падает на асфальт. Мама постучала в дверь:

– Катя, завтрак готов, выходи!

Пришлось наскоро умыться, взъерошить волосы мокрыми руками, растереть лицо полотенцем, как будто только что из-под душа, – не объяснять же маме, почему на самом деле пробежка не удалась. Катя села за стол, поковыряла вилкой румяный сырник, но есть не смогла.

– Да что с тобой? Ты такая бледная! Сильно живот болит? Может, не пойдешь в школу? Я записку напишу, хочешь?

– Да, давай. Пойду полежу.

– Ты мне звони сразу, если хуже будет!

– Конечно! Да не волнуйся, я посплю, и все пройдет.

Мама ушла на работу, а Катя встала у окна и долго смотрела на Енисей, на его быстрые светлые воды, на высокие опоры моста. Набережную из Катиного окна было не видно. Что там сейчас происходит? Скорая, милиция? Хорошо, что в школу не пошла – в голову ничего не лезет, надо сначала в себя прийти.

Без утренних пробежек Катя уже не могла обходиться. Это как наркотик: стоит пропустить один день, и уже сил нет выдерживать школьные нагрузки. Родители к этой ее привычке относились с уважением. Сами они спортом не занимались, но всегда говорили: «Надо бы начать, да все никак». Плохо только, что Катя одна бегает. Папа даже пытался составить ей компанию, несколько раз пробежался с дочкой, но у него вечно командировки, не получается каждый день бегать. Вот и сейчас его нет в городе.

В апреле уже хотя бы светло по утрам, не так страшно. Дорожка вдоль набережной Енисея Кате нравится: там тихо, чисто, а скоро уже и зазеленеет все. Людей, правда, там почти нет. Изредка попадаются такие же бегуны, как Катя. Она там всех уже знает в лицо. Первое время Катя без наушников бегала – хотела слышать, что происходит вокруг. Машин в такое время мало, город еще спит. Птицы просыпаются, вода в Енисее глухо шумит. Потом Катя привыкла к этим звукам: ничего нового, постоянные бегуны встречаются в одних и тех же местах, по ним часы проверять можно. Стало скучно бегать просто так. А тут еще и конец учебного года, времени вечно не хватает. А на пробежке как раз голова ничем не занята – полчаса английского тут очень кстати! Вот так и получилось, что Катя теперь бегает в наушниках.