Девочка, которой не было. Мистические истории

Наша процессия вышла из одной двери и тут же вошла в другую. Представшая нашим глазам комната выглядела как еще одна палата, настолько по-спартански жили Варвара и Тихон. Сухие цветы в вазе и пестрые часы с кукушкой только подчеркивали царивший здесь казенный дух. Видимо, хозяева не придавали никакого значения уюту, им нужен был только свой мирок абсолютно здоровых людей в царстве безумных. Однако наши взгляды целиком сосредоточились на сидящей в комнате девочке. Авруцкий предупредил нас о переменах, которые с ней произошли, но мы с Рюминым даже представить себе не могли, насколько она изменилась.

Она была все в том же халатике и с теми же детскими косичками, но сердитая гримаса исчезла, а лицо ее разгладилось и повзрослело! Перед нами сидела и та, и не та девочка; в руках она держала подаренную мною уточку. В следующее мгновение она потрясла нас еще больше – встала и сказала: «Доброе утро, господа».

Пораженный, я переглянулся с Рюминым и обратился к ней:

– Здравствуй, Танечка. Ты помнишь, кто подарил тебе уточку?

– Конечно, помню – это вы. Спасибочко большое, теперь ее зовут Леся.

– Господа… – напомнил о себе Авруцкий.

– До свидания, Танечка, – произнес я, всматриваясь в ее новое лицо. – Ты молодец.

– До свидания, господа, – откликнулась она непринужденно, поглядывая на нас с любопытством.

– Честь имею, – пробормотал Рюмин, и мы вышли под глубоким впечатлением от увиденного.

Коллежский советник отдал распоряжения подчиненным, после чего мы втроем собрались в кабинете доктора. При входе мне сразу же бросились в глаза открытое окно и высунутая наружу скрученная занавеска: один конец ее был привязан к ножке стеклянного шкафа, в нем хранились истории болезней и лекарства. В шкафу я заметил снимок молодой женщины, которого вчера там не было.

– Анастасия Николаевна Лещинова? – поинтересовался я у Авруцкого. Он посмотрел на меня с удивлением.

– Вы догадались? Раньше я хранил снимок в своем столе, но после разговора с вами решил, что нет смысла его прятать.

– Я не просто догадался: Анастасия Николаевна в моем сне играла на рояле.

Рюмин, нахмурившись, оглядел нас обоих.

– У нас крайне сложное положение, господа. В глубине души я готов поверить, что мистика и всякие призраки могут влиять на нашу земную жизнь, но прошу понять, что в рапорте подобные вещи описать невозможно. Абсолютно невозможно.

– Петр Алексеевич, – обратился я к нему. – А если вы скроете случившееся от начальства? Мне кажется, что такой выход был бы в интересах Игоря Михайловича и самой девочки.

Рюмин нахмурился еще сильнее и пожевал губами.

– Вот на что вы меня толкаете? Допустим, труп террориста мы просто уберем, но как быть с Савиными?

– У них нет родных, я знаю, – откликнулся Авруцкий. – Можно тихо похоронить по-христиански.

Рюмин на мгновение задумался, а затем просветлел лицом.

– Тогда препятствий нет: мои люди умеют молчать. Надеюсь, что и присутствующие – тоже.

Доктор в ответ, слегка поколебавшись, заявил:

– Извините, Петр Алексеевич, у меня к вам просьба.

– Да-да?

– Не могли бы вы покинуть нас с Михаилом Ивановичем минут на пять?

– В чем дело? – недовольно спросил Рюмин. – Что за тайны мадридского двора?

– Понимаете, у меня очень личное дело, и я немного стесняюсь, но позднее Михаил Иванович вправе раскрыть вам подробности разговора…

– Ладно уж, – пробурчал коллежский советник, – шушукайтесь на здоровье.

Когда он вышел, я спросил у доктора:

– У меня тоже есть вопрос: вы уверены, что сейчас в комнате Савиных сидит именно Танечка?

Авруцкий явно не ожидал такого поворота и нервно усмехнулся.

– А кто же еще?..

– Вы раньше умели различать близнецов?

– Нет. Но умела Анастасия Николаевна.

– Дело в том, что у нашей девочки не только пропала гримаса, – ее лицо повзрослело. Согласитесь, что подобное сложно объяснить выздоровлением лицевого нерва.

Доктор ответил не сразу. Было видно, что он всей душой хочет отмести мои сомнения и не может этого сделать.

– Вы правы: медицина не в состоянии объяснить этот феномен. Но я напомню вам, что никто до сих пор не объяснил, как девочка появлялась на фотографиях и как Сухоцкий выбросился через запертую дверь.

– Вам хочется думать, что это всё та же Танечка, – осторожно заметил я.

– Безусловно, – ответил он довольно резко. – Считайте, что во мне проснулся отцовский инстинкт. Танечка и Анечка – дочери женщины, которую я любил, и во всем мире для меня важно только это.

Я согласился с ним.

– Все может быть. В этой истории много нераскрытого – вы тоже вряд ли поверили в мой сон.

– Нет, – Игорь Михайлович решительно мотнул головой, – я вам сразу поверил. А когда вы сказали про фотографию Анастасии Николаевны, убедился окончательно.

Внезапно он шагнул ко мне и обеими руками пожал мою руку:

– Спасибо вам огромное, Михаил Иванович. Ваша роль в происшедшем с нами неоценима!

– Что вы, – смутился я. – Все случилось без моего вмешательства. К сожалению.

– Скажите, – с неожиданной горячностью обратился он ко мне, – вы говорили, что в вашем сне Анастасия Николаевна играла на рояле?

– Да.

– А все слушали?

– Да.

– Что она играла?

– Ноктюрн до-диез минор Шопена.