Сама не замечаю, как мы оказываемся в просторной комнате. Присаживаюсь на удобный диван, осматриваю обстановку. Все довольно чистенько, нет никакого нагромождения. Столы с компьютерами, за один из которых присаживается Сережа. На столе фото Маши. Миленько, значит не такой уж он и бесчувственный, каким пытается показаться.
— Справа от тебя кофемашина. Если хочешь кофе нажимаешь на большую серую кнопочку справа. Не слева. Право это вот та твоя рука, на которой находится колечко.
— Я знаю, что такое право и лево! И как пользоваться кофемашиной тоже знаю. Прекрати делать из меня неразумного ребенка.
— Ага. Я передам это той кофемашине, которую ты изнасиловала у меня дома.
— Она изначально была сломана! Все, не хочу я никакой кофе. Делай свои дела.
— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа. Ну, если боишься расхреначить еще один агрегат, завари чай. Там всего-то нужно надорвать этикетку, а на чайник ты умеешь нажимать, — подмигивает гад.
— Ты мало поиздевался над своим будущим начальником, решил продолжить на мне?
— Ни в коем случае. В разговорах с тобой я получаю истинное удовольствие. Разве ты не чувствуешь, что это не издевательство? И да, бахилы можешь снять. Формальность ты уже выполнила.
Оставляю без ответа все сказанное, ибо все равно проиграю эту словесную битву. Смотрю на него, и сама не понимаю, как же я могла так втрескаться в него. Злюсь и тут же об этом забываю, стоит только взглянуть на него. До чего же он красивый, статный. А этот белый халат на нем… Ух. Чертовски ему идет. Кто-то его видит каждый день, с девяти до шести. А кого-то он касается… Блин, так и хочется стать его пациенткой. И плевать, что придется лежать в ненавистной мне больнице. Это лучше, чем видеть его какие-то жалкие полчаса за ужином и завтраком.
— Чего ждем, дите? Пошли уже и прекрати витать в облаках. Давай лапку.
— Не называй меня так, — кажется, я схожу с ума, одновременно злюсь на него за дите и млею от лапки. Подумать только, лапка! А мне нравится. Тяну к нему ладонь и тащусь только от одного прикосновения. Такой теплый. Сильный.
— Мало ли чего ты просила. Перчатки надень, до машины еще дойти надо.
— Угу.
— Что угу? Надевай, давай. Руки как наждачная бумага. Еще и девушкой зовешься.
— Руки как руки. Тебе все не нравится. Хотя издеваться надо мной, видимо очень нравится, — вырываю ладонь и быстро шагаю к лифту. Как только двери лифта раскрываются, быстро захожу в кабину, не смотрю на него, хотя безумно хочется. А если взгляну, то и про наждачку забуду и прощу, нет, уж лучше стоять смирно. Закрыть глаза и главное рот.
— Не обижайся. И не хмурь лоб.
— А то что, морщины будут?!
— И это тоже. А вообще тебе просто не идет. Одевайся и про шапку не забудь.
Нехотя натягиваю на себя шапку, с перчатками посложнее, ибо они благополучно лежат дома. Убираю руки в карман, и так сойдет. “Наждачная бумага” значит, ну ничего, дома так омоложу руки, что с попкой младенца перепутает. Черт, опять дети и младенцы. Прекращаю думать о руках, когда прямо перед носом мне щелкают пальцами.
— Подъем, принцесса. Мистер лифт прибыл к пункту назначения. Где перчатки?
— Чего ты пристал с этими перчатками? Нет их у меня, нет! Дома забыла, представляешь? Такое неразумное дите часто забывает о шарфе, перчатках и шапке! И да, в ней я страшная, так что и ее забери.
Двери лифта открываются, и я пихаю шапку прямо в руки Сережи. На ходу снимаю бахилы. Быстро иду вперед, выхожу из здания. Не успеваю далеко отойти от входа, чувствую, что поскальзываюсь на асфальте, покрытым тонкой корочкой льда и едва припорошенным снегом. Стараюсь быстрее встать на ноги и скорее выбраться из этого места, но, увы, ноги живут своей жизнью. Снова смачно поскальзываюсь, уже представляя картину, как сбежавшая гордая истеричка шмякается мордой об асфальт, как меня хватают за капюшон, словно я нашкодивший ребенок. Ставят ровно на ноги и разворачивают к себе. Конечно, это Сережа. Молча надевает на меня шапку и натягивает, на мои уже замерзшие ладони, свои перчатки. Снимает с себя шарф и оборачивает им мою шею. Ладони утопают в его огромных перчатках, но мне становится безумно хорошо, а шарф согревает не только теплотой, но и его особенным запахом. Апогей всему, Сережа садится на корточки, словно сейчас мне сделает предложение руки и сердца, ах да, мы же и так женаты. Но нет, предложение он мне не делает. Он завязывает мне шнурки… Кажется, это еще хуже, чем шлепнуться на глазах у всех. Я для него точно ребенок и это никогда не изменится.
— Спасибо, — говорю я, а самой хочется удавиться или исчезнуть куда-нибудь подальше, может в Антарктиду и обязательно в перчатках.
— Топай давай и без происшествий.