Девочка по имени Зверёк

Как-то раз ночью Луури проснулась от собственного крика. Еще не до конца очнувшись, на четвереньках выбралась из землянки. Кошмар будто протянул невидимые нити, опутал и даже наяву не отпускал сознание. Она никак не могла стряхнуть с себя наваждение и продолжала, стоя на четвереньках, рыдать и мотать головой:

– Нет! Нет! Нет!

Следом за ней вышел Учитель:

– Что с тобой?

– Ничего! Нет! Я не стану это рассказывать! – Она уже почти кричала.

Он встряхнул ее за плечи и, подняв с четверенек, усадил перед собой:

– Немедленно говори!

Срывающимся от рыданий голосом она выдавила из себя:

– Я видела… Знаешь, так ясно… Где-то не здесь и все не так, как у нас; в доме большие окна и постель такая высокая, из железа, и на ней все белое, а там… Этого же не может быть!

Она проглотила спазм, перехвативший дыхание. Горвинд ждал.

– А там – я. Уже взрослая… другая… и мужчина рядом со мной, он целует и… близко-близко… А у него твои глаза!

Последнее она выдохнула уже на крике ужаса и боли. Видимо, от шока у нее начались спазмы в желудке и открылась рвота. Горвинд помог ей справиться, а потом, гладя по голове, стал что-то тихо и монотонно приговаривать на незнакомом языке. Кошмар стал отпускать, навалились сонливость и безразличие. Обращаясь к самому себе, Учитель задумчиво и печально произнес:

– Что ж, видимо, когда-то предстоит пережить и это.

* * *

Полученное потрясение не прошло для Луури бесследно: она тяжело заболела. Учителю пришлось перевезти ее в дом. В полубреду она замечала лишь немногое из того, что происходило: мягкий ход лошади по песку и траве… Учитель идет рядом и ведет лошадь… Свесившись поперек крупа, она, не в силах как следует удержаться, все сползает вниз… Или это качает корабль, и он опускается вниз на волне?.. Она сваливается с лошади, и Учитель подхватывает ее и возвращает обратно… Она проваливается в забытье и… снова сползает на землю… надо взмахнуть крыльями и подняться вверх… Что-то поднимает ее – облака? Нет, это снова руки Учителя… Наконец он сам садится на лошадь и теперь держит ее крепко – можно совсем-совсем расслабиться. Становится легко. Чувство защищенности и покоя позволяют глубоко уснуть…

Она пришла в себя уже у дома, когда Ольвин на руках внес ее и бережно опустил на постель. Подошла Рангула, осмотрела Луури и с упреком сообщила Горвинду:

– Да у нее горячка! Ты уморишь ее!

– Крепкая девочка. Будет жить. Выходи ее.

Ольвин дал Луури воды, ее подбородок дрожал, и вода стекла по щеке на шею.

– Позаботься о ней, – сказал Учитель Ольвину, – мне надо идти.

Ольвин вытер капли и кивнул.

– Куда ты пойдешь? – забеспокоилась Рангула. – Темно, непогода!

– Я договорился, меня будут ждать.

Луури вдруг испугалась:

– Не бросай меня!

Учитель подошел и присел на край ее постели:

– Я не бросаю тебя, девочка. Меня не будет несколько дней, потом я вернусь, и ты поможешь мне подготовиться к зиме. Обещай мне поправиться!

Он говорил что-то еще, положив руку на ее горячий лоб, но она уже не слышала: его убаюкивающие слова и голос успокоили, и Луури глубоко уснула или впала в забытье, а когда очнулась, Учителя уже не было. В очаге ровно горел огонь, Рангула что-то варила, помешивая в горшочке, Ольвин чинил сеть. Жар и боль в голове мешали Луури пошевелиться, она с трудом могла открыть глаза, но ясно слышала, как Рангула переговаривается с братом:

– Она сильно изменилась за это лето: выросла и повзрослела. Что ты думаешь об этом?

Ольвин ничего не ответил, и она продолжила:

– Ей не следовало бы так подолгу находиться с мужчинами. Скажи свое слово!

– Горвинд – ее Учитель, – как бы нехотя проговорил он.

Луури поняла, что речь идет о ней.

– А ты? – упорно подступала Рангула.

– Я – не учитель, – вздохнул Ольвин.

– Хватит шутить!

– К тому же я ей в отцы гожусь, – тихо продолжил он, обращаясь больше к самому себе.

Рангула вдруг вспылила:

– Ты сам знаешь, что не годишься! Никак не годишься! И я ведь догадываюсь, что у тебя на уме!

Ольвин не ответил, и повисла долгая тишина. Прозвучавшие затем слова Рангулы были непонятны:

– Я полюбила эту девочку, нет слов, но если ты… Нам даже не с кем породниться! – В ее голосе слышались упрек и досада.

– Ну, считай, что ты породнишься с Горвиндом, – со смехом объявил ее брат.

– Я не понимаю тебя, – помолчав, вздохнула Рангула.

Ольвин встал и направился к постели Луури, и она закрыла глаза, чтобы он не догадался, что она все слышала. Он сел на край и задумчиво произнес:

– Я и сам, Рангула, не понимаю себя: я – викинг, видел мир, знал много женщин, а эта девочка, которую я же и вырастил, сам поил молоком, согревал ее в постели, наказывал и делал ей игрушки… вот она просто проводит ладонью мне по лицу, и я теряю разум…

* * *

Луури выздоравливала. Она чувствовала бы себя совсем хорошо, если бы не появившееся чувство вины перед Ольвином. Она никак не могла понять, что она сделала не так. Ей показалось, что он в том разговоре попрекнул ее за что-то. За что? Может быть, она чересчур много шутила над ним или была слишком дерзкой? Подозрения перерастали в уверенность, когда она видела, что теперь Ольвин держится с ней отстраненно.