Девочка по имени Зверёк

Во всем облике Заремы было столько беспощадной решимости и угрозы, что оставаться на месте было бессмысленно и опасно, и Вероника со всех ног бросилась бежать в сторону моста. Догоняла ли ее Зарема или нет, она не знала. Только сердце отчаянно колотилось в груди, и – проносились мимо дома, дома, дома… Не помня себя Вероника выбежала на берег, но моста нигде не было видно: наверное, она спутала направление! Вероника растерялась: «Куда теперь?» Чуть не плача, она брела вдоль берега, пока на нее не наткнулась полиция – альгвасил и два солдата с алебардами и небольшими щитами. Разумеется, им не понравилось, что она бродит одна без видимого смысла и цели в опасном районе и не сознается, как ее зовут и откуда она. И ситуация могла принять дурной оборот, если бы не вмешательство одного молодого сеньора (по виду – высокородного кабальеро) с приятным спокойным лицом и быстрыми карими глазами. Он разобрал, в чем дело, и взял на себя все разузнать и отвести девушку в обитель. Полиция удалилась.

От усталости и переживаний Вероника уже довольно плохо соображала и едва могла вспомнить название своего монастыря. На счастье, сеньор знал его местонахождение и сразу предложил туда отправиться, с чем Вероника с облегчением согласилась.

По пути они разговорились; она назвалась, он тоже сообщил свое имя – дон Цезаре. Сеньор оказался приятным собеседником, образованным и тонко чувствующим. Он с нескрываемым удовольствием слушал Веронику, отвечал на ее вопросы и задавал свои. Когда они уже подходили к монастырской ограде, он вдруг произнес, мягко беря ее за локоть:

– В тебе есть нечто, Вероника, к чему быстро привыкаешь. И без чего уже, кажется, я не смогу обойтись!

Она удивленно взглянула на него – сеньор смотрел пристально и вызывающе. И у нее слегка кольнуло сердце.

– Мне пора, сеньор. Благодарю за помощь и за уделенное мне время.

– Твоим провожатым быть приятно и нескучно. Но, вижу, ты направляешься не к воротам?

– Нет, сеньор. Мне не хотелось бы никого тревожить. – Она хотела обойти вопрос своего побега, но он сам догадался:

– Ты удрала через эту вот щель?! Храбрая девочка! Ты чудесная и нравишься мне все больше. Уже уходишь? Жаль! Ну, прощай. Думаю, не скоро я тебя забуду.

– Прощайте, дон Цезаре. Вы слишком добры ко мне.

Перескочив по холмику и камням через стену, она постояла немного, прислушиваясь: сеньор удалялся – его шаги быстро затихали вдали.

* * *

Никто не заметил ее отсутствия. Но пережитые днем приключения к ночи сказались – начался жар, и на вечерне проныра-Франческа заметила, что Вероника шатается и вся горит. Сестра Лусия хотела было тут же отправить ее в лазарет, но Вероника умолила чуть не со слезами мать настоятельницу просто остаться в келье:

– Я не больна, виной дневная жара – я слишком долго пробыла на солнце!

Анхелика проводила и уложила ее в постель, принесла воды, оставив кружку возле кровати. Вероника задремала. И сразу навалился кошмар: ей виделось, будто Зарема уже стоит за дверью ее кельи и ломится, чтобы войти, то стуча кулаками, то ударяя кинжалом, грозя сломать невесть откуда взявшийся в двери замок. В безумном страхе Вероника ждала, что вот-вот дверь поддастся. Потом Зарема под щелканье невидимых кастаньет как-то не сразу, не целиком, а неприятно по частям обратилась в… Лусию! Будто одна каким-то образом составляла часть другой! Она больше не ломилась в дверь, а мерзко ухмыляясь, спокойно ждала: Вероника теперь была обязана ей открыть. И к страху примешалась брезгливость: теперь Зарема-Лусия была не просто опасна, а омерзительно страшна тем, что хотела не только убить. Не только! Вероника попыталась звать на помощь, но лишь бессильно шевелились губы: «Ольвин… О-о…»

– …Очнись, Вероника, да очнись же! Как она жалобно стонет, падре! – тревожно произнес голос Анхелики.

Вероника открыла глаза. Над нею склонился падре Бальтазар и Анхелика.

– Я специально позвала вас, падре. Боюсь, что придется все же перевести ее в лазарет: она вся горит!

– Нет нужды, – прохладная сухая ладонь легла на разгоряченный лоб, – она сильная, скоро выздоровеет. Ступай, Анхелика, ты правильно сделала, что позвала меня. Я дам ей лекарство.

Когда Анхелика ушла, падре Бальтазар сам напоил Веронику каким-то лекарством и, глядя на нее отечески ласково, спросил:

– Ты кого-то звала, дитя мое?

– Ольвина… – пересохшими губами пролепетала она.

– Так-так. Кто же это?

Она посмотрела с укором: «Я же рассказывала тебе!» Мучительно выдавила:

– Мой друг и… – хотела сказать «муж», но передумала. – …хороший друг.

– Ах, да. Ты говорила мне. Как бы то ни было, думаю, тебе лучше забыть о нем: ты теперь в монастыре. И скоро твоя судьба окончательно изменится. Я имею в виду твой постриг.