Девочка по имени Зверёк

Вслед за Керимом, опустив голову и пряча от Шакиры взгляд, к ним вышла Фатима. Больше в доме, похоже, никого не было. Шакира с вопросом в глазах обернулась к Хафизу.

– Фатима, – обратился тот к няне, – уведи маленького господина: нам предстоит нелегкий разговор.

Керим топнул ногой:

– Я не маленький и я уже все знаю! Я не стану плакать: отцу бы это не понравилось. Но вы все равно меня уведете, поэтому я уйду. Сам!

Керим и Фатима вышли, но Хафиз еще долго молчал. Напряжение Шакиры достигло предела, и чудовищная догадка (что-то произошло с Фархадом, раз они бежали из его дома!) вползла черной змеей в сердце. И Шакира не услышала, а угадала по губам Хафиза страшную весть:

– Господин убит.

Она не потеряла сознание, не зарыдала, не забилась в истерике, чего он, видимо, боялся. Она продолжала внимательно слушать его – он рассказывал о том, как это произошло. И – молчала.

Со слов Хафиза она поняла, что господин Фархад возглавлял верхушку влиятельной при дворе знати. Был заподозрен в попытке заговора с целью смены власти. Кем-то предан. И – убит в жесточайшей схватке. Детали были неважны. Его противники, опасаясь мести его сына и желая окончательно уничтожить влияние сторонников аль-Джали при дворе халифа, сделали попытку убить и Хасана. Хасану, однако, удалось ускользнуть, и он в ту же ночь бежал от преследователей, по совету Хафиза, в Кордову, в Испанию. Но оставался еще маленький Керим. И Хафиз, спасая жизнь и Кериму и его матери, увел их и спрятал у себя в доме, о котором не знал никто.

– Теперь вот что… – Хафиз устало огладил бороду. – Запомни: ты – моя овдовевшая племянница. Здесь меня знают как лекаря – будут приходить люди. Не проболтайся. Керим умный мальчик – за него я спокоен. Ты все поняла?

Она молчала. Он подошел, озабоченно заглянул в ее глаза и встряхнул за плечи:

– Этого еще не хватало! Шакира, отвечай!

Она молчала.

– Что ж… – Он скорбно вздохнул. – Может, это и к лучшему. Я стану говорить, что ты онемела от горя. И это будет правда.

* * *

С месяц Хафиз все же присматривал за ней. Шакира понимала, что он опасается, не лишилась ли она от горя и разума. Но взгляд ее оставался ясен, и Хафиз перестал тревожиться. А ей было будто бы удобнее в этой немоте, защищеннее и даже спокойнее.

Однажды Шакира случайно подслушала, как, сидя перед очагом, Хафиз и Фатима говорили о ней.

– Хафиз, почему она даже не заплакала?

– Ты не заметила, что она онемела? Ты же знаешь, как Шакира любила его. Горе поглотило ее дар речи как жертву, но не тронет теперь ее разум. Разве этого мало?

– Она заговорит когда-нибудь?

– Не знаю. Но сейчас в немоте – ее спасение. А к слову, и мое тоже: меня никогда не развлекали беседы с женщинами! – Хафиз почти мечтательно вздохнул: – Вот если бы и ты…

– Что ты, что ты! – испуганно отшатнулась его собеседница.

…Первое время Шакиру мучили внезапные приступы странной слабости, на грани обморока, и Хафиз не позволял ей заниматься кухней. Может быть, он боялся, что она обварится кипятком или уронит головешку и устроит пожар? Может быть. Фатима ловко управлялась с нехитрым хозяйством их нового пристанища, а его хозяин наладил их жизнь таким образом, чтобы у женщин оставалось как можно меньше времени на бесплодные сетования и слезы. Сетовать могла Фатима, плакать – обе, но ни одна, ни другая не пролили ни слезинки. От страха ли перед Хафизом или от шокирующей перемены жизни… Не плакал и Керим.

«Мой маленький воин!» – Шакира гладила сына по голове. Но Керим (тонко чувствующий мальчик!) понимал и без слов, что мать жалеет его, и старался уклониться. А еще – отвлечь ее чем-нибудь:

– Мама, посмотри, какие палочки для письма сделал мне Хафиз! Послушай, чему он меня научил!

Хафиз продолжал учить Керима, как он учил его и в доме господина Фархада. Будто ничего не произошло. И постепенно стал вовлекать в эту деятельность и Шакиру: то просил заточить палочки для письма, то растереть в ступке какие-то снадобья, то разложить по образцам минералы… Эта монотонная, но требующая неусыпного внимания работа неизменно извлекала Шакиру из ступора и, похоже, исцеляюще действовала на ее воспаленный от горьких мыслей мозг и иссушенное сердце. Она даже полюбила эти задания Хафиза. И когда на душе делалось совсем уж невыносимо, просто подходила к нему и тихо трогала за рукав. Он давно понимал ее без слов и сразу откликался:

– Помоги-ка мне. Надо просеять этот порошок, а остатки растереть в ступке. Не просыпь. Вот так…

Он объяснял коротко, но всегда понятно. Шакира внимательно слушала, кивала и приступала к выполнению задания, иногда задержав Хафиза знаком: «Проверь, правильно ли я делаю?»

– Хорошо, – кивал Хафиз, а как-то раз проговорил, и в его голосе послышались нотки удовлетворения и неожиданной похвалы. – От тебя, как я погляжу, здесь больше проку, чем на кухне. Посмотрим, посмотрим…

* * *

У Хафиза было достаточно пациентов в округе. Достаточно – чтобы прокормить его одного. Но теперь их стало четверо. В минуты своего лучшего настроения Хафиз, пряча улыбку в бороду, бормотал:

– Вот уж никак не думал обзавестись на старости лет этаким курятником!