Девочка по имени Зверёк

– А зачем – тебе? – парировал Тэдзуми. – Совершенствуйся день за днем, год за годом – не вижу разницы.

Падре Луис явно настроился на долгий спор и даже привстал с земли и что-то говорил про Страшный суд и загробную участь, но Тэдзуми решительно остановил его.

– Руис-сан, – поднял он руку, – послушай меня. Есть много путей, что ведут к вершинам просветления, множество врат – в небесные обители. Ты долго говорил, и мое сердце расположилось к твоему Богу. Ныне, если Он того захочет и даст знак, я стану служить Ему, сколько достанет у меня сил и сколько дней мне будет отпущено. В этой ли одной-единственной жизни или в следующих, если Он благоволит даровать мне их, желая, может быть, чтобы я еще для Него потрудился, еще и еще Ему послужил. И я стану тогда служить Ему – снова и снова! Прошу, не перебивай меня, это все, что я могу пока сказать о нашем с тобой разногласии. Я вижу, у тебя осталось совсем мало сил, а у меня есть еще уйма вопросов. Ответь мне хотя бы на пару.

В предрассветный час падре Луис, оставленный наконец в покое, крепко уснул, безмятежно раскинувшись на плаще Тэдзуми, как уснул бы доверчивый ребенок, опекаемый верной нянькой. А Тэдзуми так и сидел без сна рядом, оберегая сон человека, которого еще несколько часов назад считал если не врагом, то уж точно большой помехой в жизни. Теперь Тэдзуми думал по-другому. И если еще не принял всей глубиной души и не считал другом или наставником, то, по крайней мере, тем, кто, без сомнения, нуждается в его, Тэдзуми, защите и помощи.

Он достал и положил на ладонь третий, последний, лепесток вишни. В предрассветном молочном сумраке он лежал на грубой ладони самурая белоснежной жемчужиной и казался мистическим даром Неба. А может, и был им на самом деле.

Тэдзуми подбросил лепесток – тот мягко качнулся на ладони, но даже не оторвался от нее, а лишь перекатился ближе к основанию пальцев и окончательно утвердился на сгибе. Тэдзуми улыбнулся: знак Неба был более чем ясен!

Теперь следовало отдохнуть и выспаться: возможно, Тэдзуми придется сопроводить падре Луиса туда, куда тот укажет, скорее всего – на родину, в его варварскую европейскую страну. И без Тэдзуми ему живым туда не добраться. Еще следовало подумать, как сообщить об этом отцу. Впрочем, быть может, они с францисканцем и заглянут к господину Кицуно по дороге. Тэдзуми был уверен – отец не станет отговаривать сына от этого опасного предприятия. «Опасного, это точно!» – блаженно кивнул сам себе Тэдзуми, уже засыпая, но крепко сжимая меч.

Над головой гасли одна за другой звезды. В негустой листве зашуршал первый весенний дождь, влажно касаясь лица Тэдзуми. Но предрассветные птицы, нисколько не встревоженные редкими нежными каплями, не умолкали.

Преображение, 2005.

Баден-Баден – Коктебель – Москва

Глава 7 Осень Атлантиды

Воздушная гавань столицы была полна народа. Такое стечение публики в Атлантиде случалось нечасто. Пожалуй, лишь ипподром в дни государственных праздников да религиозные тожества на полях Элизиума собирали столько же. Или почти столько же. Несмотря на изрядную удаленность аэрогавани от столицы и на первые порывы холодного осеннего ветра, здесь собрались представители всех классов: от горожан-ремесленников, топтавшихся в задних рядах, и студентов университета, нахально прорвавшихся чуть ли не к самой посадочной полосе, где плотными рядами, плечом к плечу, стояли воины оцепления, до аристократии, с удобством расположившейся на комфортных трибунах холма Приветствий.

Солдаты императорских войск, жестко следившие за порядком, с изумлением взирали на это небывалое смешение толпы: между рядами оживленных ремесленников и сдержанных чиновников бойко сновала галдящая молодежь – студенческая братия, легко различимая по одеждам схожих цветов и покроя. То тут, то там мелькали туники (весьма вольных фасонов!) художников и музыкантов, бесцеремонно расталкивающих всех, включая представителей чопорной знати, непонятно каким образом попавших в эту суматоху и давку («Вернее всего, не достали пропуска на холм Приветствий!», «Ха-ха! Что ж вы так, господа? Начальник оцепления оказался неподкупен?», «О, Единый! Вот смех!») и с молчаливым достоинством переносивших насмешки.

На некотором удалении от людей смешались пестрой «толпой» и оставленные хозяевами воздушные экипажи – огромные виманы, изукрашенные пернатыми змеями и ящерами, многоцветные валликсы различных ведомств, небольшие латуфы студентов, ходкие и юркие при оживленном городском движении, а также потерявшие всякий вид повозки Братства вольных искусств, вызывавшего глухое раздражение и вечную подозрительность властей.

Интерес к происходящему был таков, что аристократия старалась не обращать внимания на неприличное в иной день соседство своих роскошных виман с обшарпанными студенческими латуфами. А в толпе поговаривали, что кто-то де видел белоснежные валликсы высшего духовенства и даже одну-две синие виманы самых знатных фамилий Атлантиды, снизошедших до участия в общенародном событии.