Девочка по имени Зверёк

На его груди туманно мерцал в лунном свете золотой медальон-полумесяц на тонкой цепочке. Шакира осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху, к собственному дыханию, к дыханию господина, к своим чувствам, склонилась и поцеловала полумесяц. Медальон оказался теплым – видимо, нагрелся на его груди. Господин даже не шевельнулся. Это вдохновило ее, и она близко-близко взглянула в его лицо – он дышал настолько тихо, что его дыхание сливалось со звуками ночи. Она медленно коснулась губами его лба (он показался ей горячим), родинки на щеке у самого глаза и, немного еще помедлив, тонких губ. Едва-едва изменилось его дыхание, чуть дрогнули во сне уголки рта. Во сне ли?! У Шакиры заколотилось сердце! Нет, показалось – он спит. Склонилась к губам еще раз, и еще, вдохнула-вобрала в себя его дыхание, запах кожи…

И только хотела бесшумно удалиться, как внезапно господин вздохнул и произнес задумчиво и лениво:

– Подумать только, как приятно! А ведь буквально пять минут назад я мог прирезать ее, не разобрав в темноте!

Шакира почувствовала у самого сердца ледяное острие его кинжала и, закричав от ужаса, отшатнулась. А господин сел на постели и, видя ее страх, со смехом убрал оружие под подушку.

– Я воин, птичка. Воин! А ты подумала, что сможешь подкрасться ко мне незаметно? Зачем ты здесь?

Шакира размышляла недолго:

– Я хотела убить тебя!

– Убить? Как? Испепелить взглядом, отравить поцелуем? – он раскатисто захохотал. – Ты же целовала меня!

Она вспомнила, что до сих пор держит в запотевшей руке его плетку, и протянула ее господину, с отчаянной злостью глядя ему в глаза: «Ах, так?! Что ж, накажи меня за это!»

Взлетели вверх брови, плеснуло в бездонных глазах удивление:

– Ах, птичка! Бесстрашная моя птичка!

Но господин был доволен – она видела это! Он схватил ее за плечи и рывком приблизил к себе:

– Смотри мне в глаза и не смей врать: зачем ты пришла?!

«Зачем?! – жарко билось в ее душе. – Ты же сам уже давно все понял! И понял раньше меня! Зачем же спрашивать?!» А вслух, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой, невинным голосом прошептала:

– В твоих покоях дивно пахнет, мой господин…

– Маленькое лживое чудовище!

Все? Нет, он не оттолкнул, не отпустил, а, наоборот, притянул ее к себе совсем близко. «Я умру сейчас!» – сердце вот-вот разорвется.

– Шакира, детка! Да сдайся же наконец! Ты сопротивляешься, как крепость! Ты измучила и себя, и меня! Не мучай больше никого – признайся, Шакира, что уже давно любишь меня! – Он все ближе и ближе притягивал ее к себе, пока не коснулся горячими губами уха. – Ну же!!!

– Да…

– Да?!

– Да!!!

– Ну, вот…

– Да, – упрямо перебила она, – у тебя ведь такой острый кинжал, мой господин! Я не смею перечить!

Он оттолкнул ее от себя, а его голос взорвался ударом грома:

– Хафиз!!!

Вошел бесстрастный, как всегда, Хафиз. От сквозняка погасла лампа в изголовье постели господина и мигнула другая – в руках вошедшего. Главный евнух стал неторопясь деловито ее поправлять. Двое мужчин являли собой в эту минуту разительный контраст человеческих эмоций: один пылал гневом, так что трепетали тонкие ноздри и дрожали губы, другой – совершенно мирно занимался лампой.

– Хафиз, эта… (господин сдержался) пришла сюда без моего зова и разрешения! Если подобное повторится еще раз, я сурово покараю и ее, и тебя!

Молчит Хафиз – поправляет фитиль, разве только под нос себе не напевает!

– Хафиз! Ты что, оглох?! Уведи ее!

– Да-да, мой повелитель! С новой лампой всегда проблемы: то никак не разгорится, то так полыхнет, что только держись!

С минуту господин ошарашенно молчал и наконец разразился безудержным смехом:

– Да, Хафиз! Да, мой старый мудрец и знаток человеческих душ: я и в самом деле не хочу ее отпускать!

Хафиз ушел и – унес с собой светильник. Во внезапно наступившей тишине и непроглядной темноте Шакире стало не по себе.

– Фархад… – беспомощно бросила она в темноту.

– Наконец-то! – раздался откуда-то из глубины жаркий шепот. – Ушам своим не верю, неужели я дождался? Иди же ко мне!

И она шагнула на его голос, как в пропасть…

* * *

Бережно, очень бережно, поддерживая Шакиру под локоть, главный евнух отвел ее обратно. Не ночью, а утром. Через сутки – утром следующего дня. Ночь… день… еще одна ночь: господин не отпускал ее.

Она сделала попытку удалиться, как все – ночью, как это было здесь заведено. Но господин Фархад был сильно удивлен:

– Уйти? Ты хочешь уйти? Ах, нет… – И сдержанно добавил: – Но, вообще-то, здесь я решаю, кому и когда уйти!

И он сжал ее в объятиях. Но Шакире и самой совсем не хотелось уходить. От начала и до конца эта первая ее ночь была как сказочный сон, полный нежности, горячих ласк, трепетных касаний и медленных, едва не доводящих до потери сознания поцелуев. Знал ли господин все тонкости обращения с женщиной или же он на самом деле был упоен любовью и искренен в своем страстном чувстве к Шакире, ей было не понять. Да она сейчас и не хотела. «Мне кажется, нет, я точно вижу, что он любит меня! Или… я буду так думать!» – решила она.