…А через пару дней увели Биби. Девушки проводили ее взглядами, полными брезгливого ужаса. Молчали все, даже Гюльнара. Вот только Сулейма… Она улыбнулась Биби – проникновенно и лучезарно. Что это была за улыбка! Они так и не узнали впоследствии, каким образом и где несчастной Биби удалось достать отравы, но эта неприкрытая многозначительность улыбки Сулеймы не оставляла сомнений, что уж советчица-то у толстушки была! Биби покидала гарем в шоковом онемении: не защищаясь, не оправдываясь и даже не плача. И больше о ней никто ничего не слышал.
А в душе Шакиры всё, абсолютно всё подчинялось теперь только одному неистовому чувству – страстной любви к господину. Она жила и дышала им одним! В первых скромных лучах рассветного солнца и в торжественном угасании дня… В дрожании жаркого полуденного марева и в молочно-бледном сиянии Луны… В черном бархате ночи и в слепящих бликах, танцующих на тонкой глади бассейна… В полуночной тишине и в раскатах далекого грома (о, особенно в раскатах грома!) – только лишь одно: Фархад! Фархад! Фархад!
И главный евнух день за днем – утром и вечером, вечером и утром – выкликал одно имя – Шакира. Хозяин купил новую лошадь – показать Шакире! Надо выбрать новые ткани на платья женщинам – позвать Шакиру! Необычные сласти из Персии – где Шакира?
– Гд е моя Шакира? – требовательно гремел голос господина.
И она летела к нему как на крыльях, не чуя под собой ног!
– Тебе нравится моя новая лошадь?
И она ласково обнимала его коня за шею: это же его (его!) конь! Господин нежно обхватывал своими сильными руками и Шакиру, и голову коня – вместе, конь осторожно косил на них взглядом, а Шакира замирала, прижавшись к груди своего повелителя…
– Вкусно? – Кусочек лукума отправлялся ей в рот, а пальцы господина намеренно задерживались у ее губ, чтобы она поцеловала их.
– Дай и мне, сладкая моя детка! – И теперь она в свою очередь касалась его губ, и господин медленно закрывал глаза, целуя кончики ее перепачканных сластями пальцев, потом – ее щеки в сахарной пудре, потом, задыхаясь от страсти, – губы… И уже летела на пол ее сорванная одежда – и земля с небом менялись местами!
Шакира забыла обо всем! Даже о том, что когда-нибудь это все-таки может кончиться. Она, конечно, знала об этом, но забыла. Потому что хотела забыть! Потому что ни за что не хотела помнить о том, о чем ее предупреждали и Аиша («Месяц-два, не больше… Потом он остынет. И тогда важно не сердить его и постараться остаться ему приятным другом…»), и Хафиз («Страсть женщины сильнее срасти мужчины. А главное – вы не умеете принимать неизбежное и никогда к нему не готовы заранее!»).
Когда бесстрастный Хафиз однажды вечером вызвал Сулейму, к Шакире тут же подошла чуткая Аиша и, взяв за руку, выволокла в сад. Усадив на скамейку в дальнем углу сада, за решеткой, увитой виноградом, строго наказала:
– Сиди здесь. Я сейчас вернусь.
Аиша оставила ее одну, и это было хорошо. Иначе Шакира закричала бы на весь сад, на весь город… Пока она сидела, бессмысленно уставившись перед собой, вернулась Аиша:
– И это тоже надо научиться скрывать! Тебя или не тебя он зовет – неважно! Улыбка на губах должна быть одинаковой! Учись быстрее, подружка, а не то про твой кислый вид доложат Хафизу. Да он и сам все заметит.
– Я никогда… я не сумею…
– Сумеешь! Или умрешь от тоски и ревности – выбирай! То, что в сердце, держи в кулаке, держи двумя кулаками! Изо всех сил!
– Как же улыбаться, если… Аиша, милая, у меня же вот здесь, в сердце, все горит! Больно-то как!
Аиша опустила голову и медленно произнесла каким-то чужим голосом:
– И у меня горит.
– Как, у тебя?! Я не верю! Ты его любишь?
Аиша подняла ладонь, останавливая подругу:
– Нет, я никогда не любила нашего господина. Ему это известно. – Она вздохнула и отвела взгляд. – Но я знаю, что такое любовь и ревность!
– Как? О чем ты?! Ты же – само бесстрастие!
– Это моя история. Только моя! В ней все есть – и страсть, и предательство… Возможно, я погибла бы или покончила с собой от тоски и позора, но наш господин, так уж вышло, что он все знал, купил меня. И тем спас мою никчемную жизнь. Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу подробнее. Пока не могу, нет сил: я страдаю до сих пор, – и опустила голову. – Невыносимо! Если б ты только знала! Ладно, что об этом говорить? Посидеть с тобой еще? Нет? Тогда побудь здесь, успокойся, возьми себя в руки.
Аиша встала со скамейки, чтобы удалиться, но задержалась и задумчиво добавила:
– Послушай, я видела, как он смотрит на тебя. Так – ни на кого не смотрел! Никогда! Думаю, что он тебя не оставит. Но он мужчина – будут и другие женщины, как были и до тебя. Смирись с тем, что имеешь. А имеешь ты больше нас всех! И улыбайся, улыбайся! Они любят это.
Шакира просидела на скамейке очень долго. «Может, Сулейма уже вернулась?» Она надеялась на это: если Сулейма уже пришла обратно – то будто бы и не уходила. Шакира встала и собралась было вернуться в покои гарема, как вдруг услышала чей-то сдавленный шепот:
– Госпожа!
Голос шел из-за решетки. Шакира испугалась.
– Кто это?! Кто здесь?!
– Я – Саид.
– Я не знаю тебя!