Девочка по имени Зверёк

– Только попробуй оказаться девочкой, маленький негодник! Впрочем, ты так нахально бьешь ногами, что сомневаться в том, что ты мальчик, не приходится! Так слушай меня внимательно, маленький ибн Фархад. Я воспитаю из тебя настоящего аль-Джали – воина и властителя, дам свое имя и признаю тебя наследником! Потому что я так хочу! И потому, – он привлек к себе Шакиру, поцеловал ее в губы и закончил, – что я люблю женщину, которую выбрал тебе в матери!

– А она так любит твоего отца! – тихо-тихо произнесла Шакира.

– А теперь, – снова обращаясь к ребенку, продолжил господин Фархад тем низким рокочущим голосом, который больше всего будоражил чувства Шакиры, – я объясню тебе, мой сын, как надо любить женщину, чтобы она не могла забыть тебя до конца жизни и, даже умирая, повторяла лишь твое имя!

* * *

Из покоев господина Фархада, не заходя в помещение гарема, она прямиком отправилась в свое новое жилище. Жалеть было не о чем. Впрочем, Шакира попрощалась бы с Аишей, но Хафиз не разрешил.

Итак, новый дом – небольшой, уютный, окруженный садом, с собственной купальней, он понравился Шакире. Господин сам отвел ее туда и с ревнивым вниманием наблюдал за выражением ее лица: все ли нравится? Их сопровождал Хафиз, чуть позже приведший повитуху Фатиму, женщину в годах, но крепкую и жизнерадостную, а также двух рабынь. Эти три женщины должны были отныне находиться при Шакире неотлучно и днем и ночью, бежать на первый же ее зов и внимать каждому желанию, а Фатима, кроме прочего, обязана была ежедневно докладывать господину о здоровье и настроении будущей матери.

И еще одно. Полагалась охрана.

– Главным я поставил Саида, – небрежно бросил хозяин и, глядя на ее удивленное лицо, расхохотался и пояснил: – В его честности я уверен, а следуя своим чувствам, он будет охранять тебя так, что на день караванного пути вокруг все будет спокойно и безопасно! И не беспокойся, – добавил он, хотя она ни о чем и не спрашивала, – вся стража будет только снаружи, так что ты никого из них никогда не увидишь!

* * *

Один за другим таяли дни, отведенные Создателем на вынашивание младенца. «Поскорее бы!» – подгоняла Шакира время. Чувствовала она себя хорошо. И ухаживали за ней с воистину царским почтением и ревностным вниманием. Но вот скука – невыносимая, смертельная! Изо дня в день – одно и то же: с утра явятся рабыни одевать, умывать и причесывать. Потом повитуха расспросит о самочувствии и осмотрит. Может быть, придет Хафиз – выслушает всех, стукнет посохом и уйдет. И так – ежедневно! Отупляющее и до тошноты томительное течение времени…

«От однообразия я превращусь в корову! – Шакиру одолевали приступы одиночества и отчаяния. – О, Аллах, как же тоскливо! А самое главное – господин больше не приходит. Наверное, так положено? Но, может быть, есть еще какая-нибудь причина… Новая наложница, например… А я не нужна ему больше?!»

– Беременность тебя красит, ты похорошела, – говорил главный евнух с явным удовольствием в голосе. – Это свидетельствует о том, что все силы и стихии в твоем организме находятся в равновесии и гармонии. Что же ты вздыхаешь? Ведь все благополучно!

– Господин забыл меня…

– Почему ты так думаешь?

– Он ни разу не зашел с тех пор, как я здесь!

– Из этого ничего не следует. По крайней мере, не следует того, о чем ты думаешь!

Было очевидно, что главный евнух не станет толковать ей про действия господина. И действительно, Хафиз покачал головой и собрался молча удалиться. Шакира разрыдалась. Он не ушел, хотя и не стал ее утешать. Просто ждал, пока она успокоится. Дождавшись последнего всхлипа, умиротворяюще, но наставительно произнес:

– Господин не забыл тебя. Он знает о тебе все из наших уст. Узнает, кстати, и об этих слезах и…

– Он спрашивает обо мне?! – Слезы еще не просохли, но Шакира, пропустив мимо ушей последнее замечание Хафиза, уже улыбалась.

– Не перебивай! – Он показал своим видом, что сердится, но голос его оставался ровен. – Господин не спрашивает! Ему нет нужды спрашивать снова и снова: он отдал приказание сообщать о тебе ежедневно – мы выполняем! Надеюсь, ты больше не станешь плакать: это его огорчит! Ведь ты же не хочешь его огорчать? К тому же твои слезы могут повредить ребенку.

Хафиз был с нею все это время на диво мягок. Шакира понимала, что этой его непривычной мягкости, почти ласковости, и бесконечному терпению она обязана своим положением: как мать будущего ребенка господина. Но все же утешалась и этим и даже находила удовольствие в новой его манере обращаться с ней – как с несмышленой девочкой.

– Нет-нет! Я не буду его огорчать! Не говори ему, что я плакала! Пожалуйста, Хафиз!

– Хорошо, не скажу.

Шакира обрадованно подбежала к нему, хотя из-за большого уже живота это вышло довольно неуклюже, и он улыбнулся одними глазами, глядя на нее с интересом ученого, наблюдающего за диковинным животным. Но когда она схватила его за руку и благодарно прижала к своей щеке, он небыстрым, но твердым движением высвободил свою ладонь и, ласково кивнув ей на прощание, с достоинством удалился.