Девочка Прасковья

Правда, не наелся, но все-таки желудок обманул, задав ему работенку переварить неизвестный науке гриб. Потом подбросил в огонь побольше хвороста и лапки, чтобы получше дымило, и предложил своей Нефертити разойтись по саркофагам. Я помог Пашке забраться на дерево. Там она, с удивлением осмотрев «сосновую кроватку», забралась в нее. Девчонке ее гнездышко пришлось впору, а я еще несколько минут покряхтел, устраиваясь поудобнее в своей гробнице.

— Укройся ветками получше, а то жужжалы спать не дадут! — предложил я.

Нас разделяло расстояние всего сантиметров в шестьдесят. Я зарылся в колкие ветки, оставив на поверхности лишь нос да губы. Пахло сладковатым дымком, из леса доносились неприятные звуки, и я вдруг представил, как мы лежим одни в этих тесных сосновых гамаках, затерявшись посреди бескрайних просторов тайги, окруженные непролазными дебрями, дымящимися болотами, высокими горами, бурными реками, глубокими оврагами, хихикающими кикиморами, стонущими лешаками, воющими волками, смеющимися филинами, шипящими змеями, жужжащими комарами... Кровь стыла в жилах от такой картины, и впрямь становилось страшно. Почему мы здесь? Когда же конец этим мытарствам? Уже четвертая ночь окутала нас своим холодным черным покрывалом. Неужели этот «уральский круиз» пошел по второму кругу?! Чтобы не думать о плохом, а заодно подбодрить и девчонку, которая вряд ли чувствовала себя тут, как у бабушки на печке, я предложил:

— Паш, расскажи, пожалуйста, о Георгии Победоносце, а то ведь я почти совсем ничего не знаю о своем небесном покровителе.

— А ты не заснешь? Рассказ ведь длинный может получиться! — отозвалась Пятница.

— Нет, спать пока не хочется, — сказал я и тут же зажал рот ладонью, так как почувствовал, что зеваю.

— Ну, хорошо, тогда слушай. Святой Георгий пострадал тоже во времена императора Диоклетиана. Он тоже был молод, богат и красив. И еще очень сильный и храбрый! Прямо как ты! — усмехнулась вдруг Пашка.

— Да уж... — буркнул я, но почувствовал, что мне стало приятно от того, что девчонка сравнила меня, хоть и шутя (в ответ на мой прежний прикол), с самим Георгием Победоносцем!

— Ну, так вот, — продолжала Прасковья. — Георгий был полководцем, верным помощником и советником самого императора. Отца его замучили за веру христианскую, когда Георгий был еще совсем маленьким, а мать воспитала его истинным христианином. Видя, как при императоре совершались страшные суды над христианами, Георгий решил открыто исповедовать свою веру. Он отпустил на свободу своих рабов, а все свое богатство раздал нищим. Потом появился во время суда во дворце. Диоклетиан принял его с почестями, так как любил и уважал своего полководца за многочисленные победы в сражениях против самых свирепых врагов империи. Но Георгий стал смело обвинять его и неправедных судей за то, что они преследуют, мучают и убивают христиан, и открыто заявил о своей вере в Иисуса Христа. Император стал сначала его запугивать, а потом задабривать. Предложил Георгию принести жертву языческим богам, за что пообещал еще большую любовь и почести. Но юноша был непоколебим.

Диоклетиан разозлился и велел бросить его в темницу. Когда стражники бросились на Георгия, то первое же копье, коснувшееся его тела, согнулось, как прут! Воины отскочили. А Георгий сам пошел в тюрьму и даже позволил забить себе ноги в колодки. Стражники повалили узника на холодный пол и уложили ему на грудь очень тяжелую каменную плиту, которую сами-то едва приподняли.

Потом все ушли. Остался Георгий один. Плита все сильнее и сильнее давила на грудь и уже стало трудно дышать. Тогда он стал усердно молиться Богу, и вдруг из камня ушла его непосильная тяжесть! Георгию стало легко, и он смог спокойно молиться всю ночь. Утром его привели к императору. И выглядел Георгий — так же, как и Параскева — еще красивее и бодрее. Удивился этому Диоклетиан, но строго спросил: «Отрекаешься ли ты теперь от своего Христа, Георгий?» «Зря ты, император, надеешься отлучить меня от веры моей! — смело ответил узник. — Скорее, сам замучаешься пытать меня!» Царя это задело, и он приказал подвергнуть смельчака колесованию.

— Как это? — спросил я. — Давили его колесами?

— Нет, гораздо страшнее! Георгия привязали к большому колесу и покатили по деревянным доскам, из которых остриями вверх торчали гвозди. При каждом повороте колеса они вонзались в тело узника и рвали его в клочья!

— Фу ты! Изверги... — возмутился я.